1938-1995
выдающийся русский ученый-гуманитарий, германист, теоретик и историк литературы и культуры, музыковед.
Автор статьи: Л.И. Сазонова
В издательстве ИМЛИ РАН в 2008 г. опубликована одна из его наиболее масштабных по охвату материала, теоретически ценных и широких по постановке вопроса теоретико-литературных работ «Методы и стили литературы». Она посвящена изучению природы и жизни слова в разных историко-культурных эпохах – от античности до XX в.
***
Александр Викторович Михайлов родился 24 декабря 1938 г. в г. Петрозаводске (Карело-Финская ССР, ныне Республика Карелия в составе Российской Федерации), в семье научных работников: его отец, Виктор Александрович Михайлов, – физик, мать, Вера Ивановна Зыкова, – психолог, преподавали в Карело-Финском государственном университете. С 1944 г. семья живет в Москве, где отец работал преподавателем, затем заведующим кафедрой Военно-воздушной инженерной академии им. Н.Е. Жуковского, в звании инженер-полковника, мать – старшим научным сотрудником Института психологии Академии педагогических наук СССР.
Уже в детстве у Александра Викторовича проявился интерес к тому, что определило впоследствии основные направления его профессиональных занятий и стало излюбленным предметом научного творчества, – это мир германской культуры и музыка. Он рано овладел умением играть «с листа», самостоятельно написал несколько музыкальных пьес; так, двенадцатилетний Саша Михайлов сообщал в письме бабушке и дедушке: «Я написал с октября 1950 г. Прелюдию до-минор, Пьесу для скрипки и фортепьяно соль-минор. Сейчас я пишу Прелюдию с вариациями фа-минор. В эскизах лежит соль-мажорное скерцо для фортепьяно»[1]. Через музыку он пришел к изучению немецкого языка, все началось с музыки горячо любимого им Вагнера. Как вспоминают родители Александра Викторовича: «Клавиры опер Вагнера были изданы в Германии, причем немецкий текст под нотами набрали в разрядку (в такт музыке) готическим шрифтом. Естественно, что Саша стал интересоваться содержанием немецкого текста. Его не смутила готика шрифта, и он самостоятельно с помощью словарей стал делать перевод текста и изучать немецкий язык. Занимаясь музыкой и языком, Саша уже в юные годы почувствовал, что между ними, то есть между музыкой и словами существует какая-то тонкая взаимосвязь»[2].
В 1956 г. А.В. Михайлов поступил на романо-германское отделение филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова; после его окончания был рекомендован в аспирантуру, в которой учился – по кафедре теории литературы – с 1961 г. по 1964 г. С октября 1964 г. по конец января 1966 г. А.В. Михайлов – старший научный редактор в редакции эстетики издательства «Искусство». С февраля 1966 г. по 1981 г. работал в Институте истории искусств Министерства культуры СССР (с 1978 г. – ВНИИ искусствознания) в должности младшего научного сотрудника, сначала в Секторе эстетики, а с 1969 г. – в Секторе современного западного искусства. Здесь в 1978 г. им защищена кандидатская диссертация по искусствознанию «Творчество и реальность в искусстве романтической эпохи (от Фюссли до Вальдмюллера)». В феврале 1981 г. А.В. Михайлов перешел в Институт мировой литературы им. А.М. Горького Академии наук, где работал до конца своей жизни, сначала в должности старшего научного сотрудника Отдела комплексных теоретических проблем, в июне 1988 г. стал ведущим научным сотрудником, а с ноября того же года возглавил Отдел. В 1989 г. А.В. Михайлов защитил докторскую диссертацию «Диалектика литературной эпохи. Переход от романтизма к реализму в литературах Европы». С того же года он стал ответственным редактором ежегодника «Контекст. Литературно-теоретические исследования», занимаясь формированием его научного содержания и структуры, сложившийся в последние годы тип этого издания, включая и его внешний облик, целиком определены им. С 1991 г. А.В. Михайлов совмещал работу в ИМЛИ с преподаванием в Московской консерватории, где, будучи профессором, сначала кафедры междисциплинарных специализаций музыковедов, затем Центра гуманитарных знаний Консерватории, читал лекции по истории мировой культуры[3]. Безвременная кончина не позволила ему осуществить разработанную им грандиозную научную программу исследований по теории литературы и увидеть опубликованными многие из своих фундаментальных трудов.
При своей жизни А.В. Михайлов был известен как блистательный, непревзойденный переводчик философско-эстетических и литературно-теоретических текстов XVIII–XX вв., как автор многочисленных статей и... только одной книги «Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры» (М., 1989); в самом тесном соотнесении с герменевтической проблематикой в ней прослеживается судьба идеи исторической поэтики в двух национальных школах литературоведения – немецкой и русской.
Главный предмет занятий А.В. Михайлова – история немецкой культуры от эпохи барокко до XX в. Однако профессиональные познания ученого простирались далеко за пределы германистики. Он изучал немецкую культуру, имея в поле зрения широчайший контекст европейской культуры в целом – от античной архаики до современности, включая и русскую культуру. Разнообразная тематика научных интересов А.В. Михайлова объединяется общностью такого теоретического подхода к анализу каждого художественного явления, который синтезирует профессиональные познания ученого в области философии, эстетики, истории культуры, искусства и литературы и возводит изучаемый предмет к глубинным закономерностям истории духовной действительности. Разносторонняя эрудиция ученого включает знание нескольких языков (греческий, латынь, немецкий, французский, английский, чешский, польский).
Без фигуры А.В. Михайлова трудно представить интеллектуальную жизнь 1960-х – начала 1990-х годов. Своей интенсивной переводческой деятельностью он соединял разные культурные пространства, выполняя важную культуртрегерскую работу. Ученый подготовил ряд научных изданий памятников теоретико-литературной, философской и эстетической мысли. Уже в 1960-е годы он переводил М. Хайдеггера и тогда же первым обратился к творчеству крупного философа и одного из создателей социологии музыки Теодора В. Адорно, однако благоприятные времена для их публикации наступили только в 1990-е годы. А.В. Михайлову принадлежит первый полный перевод на русский язык известного памятника эстетической мысли «Приготовительная школа эстетики» немецкого писателя конца XVIII – начала XIX в. Жан-Поля (1981; до сих пор неизданным остается переведенный А.В. Михайловым роман того же автора «Зибинкез»). В культурный кругозор широкого читателя в его переводах вошли труды Э. Ауэрбаха «Мимесис» (1976) и И.Г. Гердера «Идеи к философии истории человечества» (1977), «Эстетика немецких романтиков» (1987; 2006). Издание «Западно-восточного дивана» Гёте, писателя, ставшего для А.В. Михайлова предметом особой научной привязанности, включает выполненные им переводы, статьи и комментарии (1988). В его переводах опубликованы сочинения Гегеля, Р. Вагнера, Шефтсбери, В. Гумбольдта, а с середины 1980-х, открывших новые возможности, – Ницше, А. Шопенгауэра, Э. Гуссерля, Г.Г. Гадамера, М.В. Дильтея, а также Шеллинга, Э.-Т.-А. Гофмана. Он представил отечественному читателю снискавший международную известность труд голландского историка Й. Хёйзинги «Осень Средневековья» (М., 1988). А.В. Михайлов перевел в высшей степени значительную и оригинальную работу слависта-медиевиста Л. Мюллера о «Троице» Андрея Рублева (Контекст-1990. М., 1990).
Александр Викторович Михайлов принимал участие во всех крупных и особо значимых научно-издательских проектах, его статьи печатались в «Философской энциклопедии», «Театральной энциклопедии», «Краткой литературной энциклопедии», «Истории всемирной литературы», в собрании сочинений И. Канта, «Философском энциклопедическом словаре», в серийных изданиях «История эстетики: Памятники мировой эстетической мысли», «Антология мировой философии», «Философия религии», «Идеи эстетического воспитания: Антология», «Музыкальная эстетика Германии XIX века».
Об универсальной широте гуманитарной образованности и научных интересов свидетельствуют многочисленные публикации А.В. Михайлова в журналах «Советское искусствознание» / «Вопросы искусствознания», «Вопросы философии», «Вопросы литературы», «Литературное обозрение», «Современная художественная литература за рубежом», «Советская музыка», «Музыкальная жизнь», «Музыка в СССР», «Театр», «Театральная жизнь» и др. Ученый выступал в них с переводами и статьями по проблемам философии, теории искусства, музыки, литературы, размышлял о литературных и музыкальных текстах, картинах, избирая для анализа не только известные, но часто малоизвестные или вовсе неизвестные произведения. Из его рецензий читатели узнавали как о зарубежных книжных новинках, так и о событиях в культурной жизни страны. Он принимал участие во многих музыковедческих конференциях в Консерватории, Союзе композиторов, Российской Академии музыки им. Гнесиных, Музее музыкальной культуры им. Глинки.
Разнообразием научных интересов А.В. Михайлова объясняется и широкий круг его общения – он поддерживал тесные творческие контакты со многими ныне известными философами, филологами, искусствоведами, музыковедами и музыкантами. Особое значение для его творческих интересов имели беседы с А.Ф. Лосевым и А.А. Тахо-Годи. А.В. Михайлов выступал в соавторстве с И.С. Брагинским, В.В. Вансловым, А.В. Гулыгой, В.Б. Микушевичем, В.П. Шестаковым и другими. Он дружил с теоретиком музыки и виолончелистом А.В. Ивашкиным.
Личностью Александра Викторовича Михайлова, соединившей высокую ученость с остротой, яркостью и глубиной исследовательского мышления, определяется то, что для многих из своих читателей и слушателей он стал учителем. Именно в таком качестве воспринимал в студенческие годы его, своего «младшего» коллегу и друга, С.С. Аверинцев, отмечая свойственную А.В. Михайлову уже тогда «редкую стройность мысли», окрашенную «музыкальностью», и «строгость отношения к своему делу»[4]. Их дружеским отношениям сопутствовала совместная работа над комментированным изданием «Новой жизни» Данте (1965), статьей о Т. Манне (1964) и примечаниями к сочинениям Гегеля (1977).
Ближайшие коллеги по академическому Институту мировой литературы Александр Викторович Михайлов, Сергей Сергеевич Аверинцев, Михаил Леонович Гаспаров принадлежали к одному поколению, являя собой очень мощную генерацию исследователей, имевших общую филологическую школу, в которой, как это видно из высказываний С.С. Аверинцева, они и сами также были друг для друга учителями. Михайлов, Аверинцев, Гаспаров находились в постоянном контакте, соприкасались в своей работе. В этой научной среде существовал набор общих методологических и стилистических констант, особая система филологических и философских координат, связанная с риторическим словом, что отличало их от других методологических школ. О проблемах риторической культуры они писали одновременно, исследуя разные ее аспекты, но имея общее предметное поле, – слово, философия слова, его место в культуре. В 1981 г. появились концептуальные статьи С.С. Аверинцева «Древнегреческая поэтика и мировая литература» и «Риторика как подход к обобщению действительности» (в сборнике «Поэтика древнегреческой литературы»), где понятие риторики переосмыслено, и принцип риторики положен в основание периодизации истории европейской литературной культуры. Когда М.Л. Гаспаров писал вступительную статью «Поэзия риторического века» для тома «Поздней латинской поэзии» (вышел в 1982 г. в издании «Библиотека античной литературы»), для него было совершенно очевидно, что, начиная с античной школы, литература нескольких последующих столетий держится на риторической традиции. В том же концептуальном поле идей была создана посвященная проблемам риторической культуры теоретическая работа А.В. Михайлова «Методы и стили литературы», однако с иным терминологическим аппаратом и рассматривающая предмет в более крупном масштабе и в объеме, значительно превосходящем рамки просто статьи (к ней мы специально обратимся ниже). Созданная еще в начале 1980-х, она, к большому сожалению, была опубликована лишь спустя почти четверть века (см. в настоящем издании: Комментарии). Исследуя риторику, А.В. Михайлов, С.С. Аверинцев, М.Л. Гаспаров создали также стилистическую традицию, характеризующуюся высоким напряжением интеллектуального мышления, продемонстрировали особые образцы риторики и научного стиля. Их тексты являются своего рода литературными памятниками. Прежде не столь очевидная на первый взгляд методологическая близость подходов А.В. Михайлова, С.С. Аверинцева, М.Л. Гаспарова к истории литературной культуры становится все более очевидной теперь, когда эти выдающиеся филологи ушли из жизни, и их труды принадлежат уже истории идей и науки.
А.В. Михайлов мыслил необыкновенно интенсивно, добывая новое знание о языках культуры, существовавших в Европе на протяжении многих веков, – это было своего рода подвижничество в науке. Уже спустя два года после кончины ученого стали появляться его книги, собранные составителями из работ разных лет, как опубликованных в свое время, так и, по большей части, не увидевших ранее свет. В потоке трудов по гуманитарным наукам, прорвавшихся в последнее десятилетие, словно из небытия, опровергая опасения относительно «кризиса науки», эти издания, открывающие А.В. Михайлова как незаурядного мыслителя, стали значительным событием в нашей научной и культурной жизни. В 1997 г. вышла антология его избранных работ «Языки культуры», помещенный в ней «Библиографический указатель трудов» дает представление о широте и разнообразии историко-культурных интересов ученого. В 2000 г. в том же московском издательстве («Языки русской культуры») опубликована продолжающая «Языки культуры» вторая книга под названием «Обратный перевод» (здесь же: «Дополнение к библиографическому указателю трудов А.В. Михайлова»). В 1998 г. Московская консерватория издала сборник ранее не публиковавшихся статей Александра Викторовича «Музыка в истории культуры». Издательство Санкт-Петербургского университета выпустило в свет вышедшие один за другим два тома трудов А.В. Михайлова (в серии «Письмена времени»): первый из них – «Избранное. Историческая поэтика и герменевтика» (2006), помимо переиздания книги «Проблемы исторической поэтики в истории немецкой культуры», включает в себя ранее не публиковавшиеся исследования об исторической поэтике В. Дильтея, о М. Хайдеггере, о герменевтике в России (Г.Г. Шпет и А.Ф. Лосев), размышления о кризисе в современных работах о культуре. В другом томе – «Избранное. Завершение риторической эпохи» (2007) представлены исследования А.В. Михайлова о литературе немецкого барокко, в полном виде издана работа «Поэтика барокко», часть которой была опубликована в сборнике «Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания» (М., 1994); сюда вошли и написанные Александром Викторовичем в 1995 г., незадолго до кончины, статьи о швейцарской литературе эпохи Просвещения. Вышедшие публикации со всей очевидностью обнаруживают характерное для его творческой манеры свойство: в жанр статьи вмещается содержание книги. По сути, почти каждая статья А.В. Михайлова – свернутая до своего концептуального ядра книга. Издание его неопубликованных трудов продолжается.
В целом же многообразие работ ученого образует реконструируемое по мере их чтения внутреннее единство – космос смысла[5], объемлющий всю историю европейской культуры на протяжении почти двух тысячелетий. Концепция А.В. Михайлова, столь масштабно выстроенная, основана на осмыслении места слова в культуре.
Слово – главный объект и герой его герменевтических работ. Внимание к слову, нацеленность на слово, на постижение глубинных закономерностей культуры через слово образует внутренний сюжет напряженнейшего научного исследования, придает связность и концептуальное единство трудам ученого и, преодолевая их внешнюю фрагментарность, соединяет в единый ансамбль, порождая целое смысла.
Вся многовековая история европейской литературы предстает в фундаментальной концепции А.В. Михайлова как последовательная смена крупных историко-культурных эпох, различающихся своим отношением к слову. Переосмысленное вслед за Э.Р. Курциусом понятие риторика, освобожденное от специфически-школьного понимания (как искусство слагания речей), открыло горизонт для описания разных типов слова со свойственными им функциями, членящих полнокровный литературный процесс на пласты дориторической, риторической и антириторической словесности. Гомеровский стилистический пласт целиком принадлежит к культуре дориторического слова, обладающего объективно-пластической красотой и несущего в себе образ жизненной полноты смысла. В V в. до новой эры наметился грандиозный поворот культуры, порождением которого явилась аристотелевская рефлексия словесного искусства. У Аристотеля «слово, как понимает он его, еще не “уломано” риторически, еще не сведено к единой, всеобъемлющей функции (и именно потому Аристотель в различении способов пользования словом ближе к XIX–XX вв., чем к барокко!)», но именно в век Аристотеля и позже началась, по определению А.В. Михайлова, «мифориторическая» система, упрочившаяся в эллинизме и поддержанная христианской традицией, что предопределило дальнейшую судьбу и облик европейской культуры. «Аристотель – на склоне, ведущем к становлению риторики». Барочные же теоретики «помещаются на нисходящем склоне риторической истории: у них риторическое слово внешне систематизируется, а внутренне разрушается»[6].
Между этими крайними точками историко-культурного развития располагается эпоха господства риторической словесности. Риторическая культура – культура готового слова (термин А.Н. Веселовского), для нее характерно «универсалистское понимание слова как способа постижения, осмысления действительности и как способа закрепления (любого) смысла» (409). Риторическое предполагает несколько взаимосвязанных уровней, на которых риторика как прием обобщается до способа мышления и принципа творчества. Риторический тип творчества означает, что «художник или поэт никогда не имеет дела с самóй непосредственной действительностью, но с действительностью, упорядоченной согласно известным правилам и превращающейся в слово искусства благодаря известным типизированным слово-образам, которые впитывают в себя реальность, но и сразу же налагают на нее известную схему понимания, уразумения» (590). Риторическое слово, традиционно заданное, в огромной степени искусно обработано и освящено традицией и выступает всегда как моральное знание. Неразрывно соединяя в себе значение, мораль, творчество, это слово предполагает непременное требование истины. Влияние риторики распространяется на все жанры словесности. Риторический тип творчества определяет единство европейской культуры на протяжении полутора тысячелетий.
В XVII–XVIII вв. система, сложившаяся в эпоху Аристотеля, начинает распадаться, наступает кризис эпохи готового слова, но риторическая литература доживает до рубежа XVIII–XIX вв., когда романтизмом был положен конец господству риторики.
Если риторическую культуру определяет слово, выступающее как функция, как отражение риторической формы и жанра, и писатель приходит к реальности через слово, только варьируя его, то в Новое время, в реалистическую, антириторическую эпоху слово – средство, но не цель искусства, оно и «идет от самой действительности, от события, от вещи» (429), опускается в жизнь, писатель идет от глубины пережитой реальности, а не от слова, он обращается к слову непосредственно через реальность и ее правду: «Правда выше слова и выше стиля» (405), и «писатель распоряжается словом от имени жизни» (407). Опускаясь в жизнь, слово утрачивает свою прежнюю универсальную функцию оставаться ученым, поэтическим, моралистическим одновременно и начинает вести себя как слово антириторическое, дифференцированное по своим функциям. Именно такой тип слова, прилегающего к самой действительности, выпестовал XIX век с его естественностью и непосредственностью. Переход от романтизма к реализму – предмет пристального анализа в докторской диссертации А.В. Михайлова со знаменательным для его исследовательского метода заглавием «Диалектика литературной эпохи».
Будучи предметом исследования, слово описывается как субъект творческого процесса: к примеру, слово «напрягает все свои силы» (73), у Гёте слово «творит» личный мир поэта, оно «открывает перспективу на всю противоречивую полноту жизненного, но не увлекается такой перспективой, а, отбирая из жизненного материала нужное и близкое себе, возвращается с “добычей” в сферу интенсивнейшей мысли, рефлексии, в свой мир» (498). Слово писателя-реалиста, непредвзятое, антириторическое, «погружается в реальность», «проливается в действительность, выговаривает реальное бытие», и «выносит» оттуда голоса самой жизни (500). Но в итоге этого самого реалистического анализа жизненной реальности, – размышляет А.В. Михайлов, – человеческая личность открылась во всем богатстве, как незамкнутая, ненормативная, несводимая к набору определенных черт характера, исполненная неисчерпаемых жизненных смыслов. В результате принцип известного соответствия между словом и жизненным материалом сделался проблематичным, что поставило под сомнение могущественность инструмента реалистического слова, и «с концом XIX в. наступила новая пора перестройки слова и стиля, которая привела уже к существенно иным отношениям, сложившимся в литературах XX в.» (506).
Метаморфозы и трансформации слова на протяжении долгих веков, иногда трудно уловимые и ускользающие, если не от наблюдения, то от формального описания, А.В. Михайлов виртуозно переводит на язык герменевтики. Особенно трудные для изучения переходные, промежуточные состояния литературы, постоянно совершающиеся в культурном развитии переломы и превращения А.В. Михайлов анализирует в полноте их историко-культурного бытия и динамическом развитии, ни на миг не ограничиваясь статической замкнутостью фрагментарного рассмотрения.
Александр Викторович Михайлов выражал недоверие отвлеченным теоретическим построениям. Создание динамической модели европейской культуры потребовало от ученого видения ее в целостности исторического развития. Разработанная им концепция имеет своим интеллектуальным контекстом идеи исторической поэтики А.Н. Веселовского, а также филологические и философские традиции немецкой герменевтики (В. Дильтей, Э. Ауэрбах, Э.-Р. Курциус, Х.-Г. Гадамер). Одно несомненно связано с другим, и все взаимообусловлено. Требование изучения историко-культурных явлений в их целостности А.В. Михайлов выдвигал в качестве условия успешности литературоведческого труда.
Европейская культура открывается ему в панорамном, всеохватывающем и философском видении:
«...складывается впечатление, что культура – европейская и, как оказывается, внеевропейская – примерно в середине первого тысячелетия до нашей эры осуществляла некоторый решительный поворот – и почти его осуществила. То немногое, что оставалось доделать до полного осуществления этого поворота, доделано тогда не было и как бы в законсервированном виде осталось до Нового времени. И тогда только все было доведено до конца. Чем и объясняется огромное количество соответствий, параллелей между античным пятым веком до нашей эры и, скажем, XVII, XVIII и началом XIX века в европейской культуре, для которой греческая классическая культура была очень близка по своему внутреннему содержанию...» (873).
Отсюда вытекает обобщение почти в чеканной форме афоризма: «В истории культуры линейной хронологии нет, а есть ощущение единства крайних исторических моментов вот этого огромного периода» (там же). Фундаментально разработанная концепция А.В.Михайлова не отменяет традиционных понятий античность, Средневековье, Возрождение, барокко, классицизм, романтизм, реализм, но помещает их в более масштабную систему координат, где, кроме разделяющих эти эпохи границ, прочерчены линии связующей их общности.
Проблемы риторической культуры, жизни слова в разных историко-культурных эпохах затрагиваются в отдельных работах А.В. Михайлова, таких, например, как «Поэтика барокко: завершение риторической эпохи», «Античность как идеал и культурная реальность XVIII–XIX вв.», «Идеал античности и изменчивость культуры. Рубеж XVIII–XIX вв.», «Роман и стиль», «Проблема стиля и этапы развития литературы нового времени», «Проблема анализа перехода к реализму в литературе XIX века». Однако в наиболее целостном виде его концепция изложена в упомянутом теоретическом труде «Методы и стили литературы», публикуемом в настоящем издании.
Работы А.В. Михайлова в их совокупности и особенно труд о методах и стилях литературы представляют собой, по выразительному определению, данному С.Г. Бочаровым, «теоретический план всемирной литературы»: «Все это нам пока не очень привычно слышать – так радикальна михайловская “переоценка ценностей” в теории литературы и истории культуры»[7].
Кардинальное переосмысление в XX в. риторики, связанное с отношением к ней как стилю мышления и принципу творчества, имеет множество следствий. Одно из них – новый взгляд на проблему оригинального в творчестве. Оригинальное выглядит в новом свете вопреки традиционно сложившейся оценке отнюдь не как абсолютный критерий искусства. Монтирование из материалов, на изобретение которых автор сам не претендует, совершенно не исключает появления подлинного творения, даже если оно вбирает в себя чужие стилистические элементы. На примере Пушкина и Гёте, музыки Танеева А.В. Михайлов показывает, что индивидуальный стиль складывается из неиндивидуальных элементов, в усвоении и переработке немыслимого до Нового времени разнообразия стилей. «Гениальное творчество таково, что в нем грани, стыки разнородного уничтожаются и утрачивают свое значение» (474). И Пушкин, и Гёте, чье творчество соответствует понятию «классика» / «классический стиль» (а это, в определении А.В. Михайлова, «стиль гармонии как идеала»), избегали «той односторонней оригинальности, которая в погоне за своим особенным упускает из виду богатство жизненных смыслов» (там же); «требование оригинальности не абсолютно, не вечно, а есть только произведение определенной культуры» (858).
Через изучение судьбы отдельных слов А.В. Михайлов раскрывает внутреннее многослойное содержание существенных историко-культурных понятий, как, например, «характер»: это понятие складывалось на протяжении длительного времени и в своем современном виде является итогом процесса интериоризации, связанного со значительными переменами в восприятии мира человеком. Захватывающе интересно А.В. Михайлов пишет о характере греческом и новоевропейском, о проблеме характера в искусстве – живописи, скульптуре, музыке. Вообще Михайлову свойствен целостный взгляд на культуру, и процессы, происходящие в словесности, он всегда анализирует в неразрывном единстве или параллелизме с другими видами искусства. Особенно проникновенные суждения ученого относятся к музыке, которая, как он писал, «позволяет делать обобщения весьма наглядно, потому что выявляет некоторую общую логику развития». Так, характеризуя варианты эпического стиля в немецкой литературе XIX в., в параллель к вызревавшей тогда новой форме романа А.В. Михайлов приводит мощный музыкально-драматический эпос Вагнера «Кольцо нибелунга», полагая, что язык вагнеровской музыки отражает духовную ситуацию германского мира середины XIX века: «музыка – сейсмометр времени» (344), и Вагнер о проблемах эпохи не мог говорить, оставаясь в границах лишь одного вида искусства.
А.В. Михайлов-германист представляет в своих работах проницательный и блистательный по форме анализ стилевых систем немецкой, австрийской и швейцарской литератур: барокко (Гриммельсхаузен, А. Грифиус, Гофман фон Гофмансвальдау, Лоэнштейн, Жан-Поль), классический стиль (Гёте, Франц Грильпарцер), романтизм (Йозеф фон Эйхендорф), варианты эпического стиля XIX–XX вв. (Иеремия Готтхельф, Карл Гуцков, Теодор Фонтане, Адальберт Штифтер, Роберт Музиль, Хаймито фон Додерер). Но центром притяжения его научных интересов всегда оставался Гёте, которому он посвятил серию статей: «Гёте и отражения античности в немецкой культуре на рубеже XVIII–XIX веков», «Гёте и поэзия Востока», «Глаз художника (художественное видение Гёте)», «“Западно-восточный диван” Гёте: смысл и форма», «Поэзия “Западно-восточного дивана” в русских переводах». А.В. Михайлову принадлежит характеристика бидермайера как культурной эпохи в целом и как переходного периода от риторического слова к реализму в немецкой и австрийской литературах. Именно переходные эпохи как наиболее богатые, характеризующиеся сложнейшей конфигурацией поэтологических констант, прежде всего интересовали ученого.
А.В. Михайлов-искусствовед – автор статей о пейзажах и миропонимании Каспара Давида Фридриха, немецкого художника XIX в., об эстетике Моцарта и его современника, теоретика искусства Карла Филиппа Морица, об эстетических идеях Лессинга и художественных метаморфозах в немецкой культуре XIX в. под влиянием романтической эстетики, о немецком скульпторе XX столетия Эрнсте Барлахе, притягательном для А.В. Михайлова своей способностью создавать не столько портреты людей, сколько портреты современного ему человечества и показывать историю в моменты ее наивысшего напряжения, а человека – в его порыве к духовной свободе.
Один из самых проникновенных текстов А.В. Михайлова, воспринимающихся как откровение, – лекция о природе музыкального творчества, мире музыки Сен-Санса и композиторов второй венской школы (Шёнберга и Веберна); ее название – «Поворачивая взгляд нашего слуха» – отражает характерную для стиля мышления ученого поэтическую логику, когда изучаемые во внутреннем единстве явления выступают во взаимодействии, определяются одно через другое, образуя сцепления метафор. Говоря о направленности слуха на музыку, А.В. Михайлов проронил поразительное в своей проницательности наблюдение: «наш слух видит», постигая смысл, а музыкальное произведение – это «глубина, выведенная наружу» и «вполне явленная зрячему слуху» (861–862).
Научная рефлексия пронизана у А.В. Михайлова поэтическим чувством и в этюде-лекции с изысканным названием «Ангел Истории изумлен...». Его проникновенные суждения на тему философии истории и культуры навеяны размышлениями немецкого мыслителя XX в. Вальтера Беньямина, творчески переосмыслившего рисунок Пауля Клее Angelus novus. История движется в будущее, а Ангел Истории, обращенный взором к прошлому, уносится бурей вперед, спиной к будущему. Он замер в изумленном созерцании открывшейся ему Истории мира: «Он видит прошлое, он видит Рай, который мы уже не видим теперь, потому что за минувшие две тысячи лет повернулись глазами в другую сторону. Он видит начало мира. И он одновременно видит все, что пошло от этого начала...» (874–875). Образ Ангела Истории в интерпретации А.В. Михайлова несет в своем художественном обобщении несколько научных идей – о релятивизме идеи исторического прогресса и вместе с тем о том, что наш язык культуры «достаточно широк для того, чтобы вместить в себя – в некотором отраженном виде – и другие языки культур» (875). Книги А.В. Михайлова – прямое подтверждение такой возможности. И теперь перед изумленным взором Ангела Истории развернулся еще и свиток большого историко-культурного времени, погруженный в космос михайловских идей.
В высшей степени справедлива обобщающая оценка, данная С.С. Аверинцевым личности Александра Викторовича Михайлова: «Он принадлежал не просто миру науки. Он принадлежал миру нашей культуры в наиболее общем и наиболее широком значении слова, как принадлежат ему личности творческие»[8].
[1] Зыкова В.И., Михайлов В.А. Светлой памяти сына. Воспоминания родителей А.В. Михайлова // Литературоведение как проблема / Гл. ред. Т.А. Касаткина. М., 2001. С. 27.
[2] Там же. С. 30.
[3] См.: Чигарева Е.И. Музыка в научной мысли А.В. Михайлова // Михайлов А.В. Музыка в истории культуры: Избранные статьи. М., 1998. С. 243–257.
[4] Аверинцев С.С. Филология – наука и историческая память // Вопросы литературы. 1984. № 7. С. 163.
[5] См.: Сазонова Л. Космос смысла. Александр Михайлов: жизнь в слове // Независимая газета. Книжное обозрение. «Ex libris НГ». 12.03.1998. С. 3 (переизд.: Адорно Т.В. Избранное. Социология музыки. М.; СПб., 1999. С. 428–433; Славяно-германские исследования. М., 2000. Т. 1, 2. С. 386–389).
[6] Михайлов А.В. Языки культуры. М., 2007. С. 416 (далее ссылки на это издание указываются в тексте в скобках).
[7] Бочаров С.Г. Огненный меч на границах культур // Михайлов А.В. Обратный перевод. М., 2000. С. 11.
[8] Аверинцев С.С. Путь к существенному // Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997. С. 8.
