А. Б. Куделин
НЕСТИЛИЗАЦИОННЫЕ ПОДРАЖАНИЯ В ВОСТОЧНЫХ
ЛИТЕРАТУРАХ: ОСОБЫЙ СЛУЧАЙ СРЕДНЕВЕКОВОГО ДИАЛОГА
КУЛЬТУР
Пленарный доклад на "Лихачевских чтениях" (Санкт-Петербург, 19 мая 2016 г.)
Современный читатель, имеющий представление о литературе, как пра-
вило, на основании знакомства с творчеством писателей XIX–XX веков, будет,
вероятно, немало удивлен тем разнообразием видов подражания и той значи-
тельной ролью, которую они играли в средневековых литературах Ближнего и
Среднего Востока. Чувство замешательства, впрочем, долгие годы не оставляло
и специалистов, медиевистов-литературоведов, поскольку и они в данном слу-
чае столкнулись со своеобразным явлением в истории мировой литературы —
со специфическими средневековыми взаимоотношениями авторов оригиналов и
авторов подражаний и, более того, зачастую с особым случаем средневекового
диалога культур-«доноров» и культур-«реципиентов». Непривычность подоб-
ного диалога в глазах современных наблюдателей нередко не только приводила
их к серьезным просчетам в оценках творчества отдельных участников литера-
турного процесса, но и создавала предпосылки для искаженного восприятия ре-
зультатов межкультурного диалога с соответствующими далеко идущими по-
следствиями.
Приведем только один пример. Родоначальник узбекского литературного
языка и узбекской литературы Алишер Навои (1441–1501) в свое время рас-
сматривался в отечественном и мировом литературоведении как подражатель
персидско-таджикских поэтов. Такова была позиция выдающегося российского
ученого В. В. Бартольда: «В XV в. в Средней Азии, сначала в Самарканде, по-
том в Герате жил поэт Мир Али-Шир, сделавшийся классическим поэтом для
всех мусульманских турок… Но и в то время и потом турецкая литература ос-
тавалась переводной или подражательной… На всем пространстве от Китая до
Балканского полуострова и Египта турецкие писатели находились под влияни-
ем персидских образцов…»1 Развитие науки показало несостоятельность данно-
1 Бартольд В. В. Мусульманский мир (первая публ. Пг., 1922) // Соч. : в 9 т. М., 1966. Т. VI. С. 245.
2
го подхода. В практическом, историко-литературном, плане этот вопрос, можно
сказать, решен в конкретном сопоставительном анализе произведений Навои с
произведениями предшественников, выявившем несомненный оригинальный
характер его сочинений. Более того, открывшиеся новые факты подтвердили
воздействие трудов Навои, большой интерес к ним за пределами тюркоязычно-
го мира2. Однако в теоретико-литературном, поэтологическом аспекте данный
вопрос, по нашему мнению, нуждается в более основательном рассмотрении.
Прежний взгляд во многом основывался на том, что значительная часть
произведений Алишера Навои была создана по методу назира, который обычно
интерпретируется как подражание. В связи с этим актуальным до нашего вре-
мени остается вопрос об определении степени творческой свободы Навои в
рамках данного метода. Попытаемся кратко охарактеризовать назира в истори-
ко-поэтологическом аспекте.
В качестве экскурса в тему представляется полезным обратиться к труду
Д. С. Лихачева о поэтике древнерусской литературы. Рассматривая художест-
венные средства данной литературы, ученый останавливается для демонстра-
ции различия «стилистических средств Средневековья и стилистических
средств Нового времени», как на одном из «наиболее типичных», на «нестили-
зационных подражаниях». Он проводит разграничение между явлениями «сти-
лизация» и «подражание». Согласно Д. С. Лихачеву, «явления подражательно-
сти так же стары, как и литература, стилизации же появляются сравнительно
поздно — с развитием индивидуальных писательских стилей и сопутствующим
им ростом ощущения чужого стиля». Во времена Пушкина то, что называлось
подражанием, «по существу было подражанием стилизационным» и несло
«творческий характер». «Менее творческий, но все же творческий характер но-
сят и стилизации, в которых форма и содержание оригинала не типизируются, а
как бы продолжаются, — пишет исследователь. — Так, например, восточные
продолжатели Хафиза использовали и форму стихов Хафиза, и их общее со-
2 Неоспоримым свидетельством средневекового диалога культур могут служить, например, специализирован-
ные фарсиязычные словари к его сочинениям на тюркѝ:, например: Боровков А. К. «Бада’и‘ ал-лугат» : словарь
Тали‘ Имани Гератского к сочинениям Алишера Навои. М., 1961. Известны и другие подобные словари.
3
держание, лишь несколько его варьируя от произведения к произведению… Их
авторы искренне не считали себя их “авторами”, а надписывая их именем Ха-
физа, как бы… считали Хафиза не только вдохновителем этих стихов, но и сво-
его рода автором. Поэтика этих стихов не отличается, по существу, от поэтики
стихов Хафиза». И далее Д. С. Лихачев переходит к подражаниям, которые «не
являются стилизациями» и носят «механический характер»; заимствуя «отдель-
ные готовые элементы формы своего оригинала», «они не дополняют и не раз-
вивают оригинал творчески». Такие подражания Д. С. Лихачев называет «не-
стилизационными»3.
В нашем докладе речь пойдет о явлениях, отличных от перечисленных Д.
С. Лихачевым, как творческих, так и нетворческих подражаниях, но само тер-
минологическое словосочетание «нестилизационные подражания», на наш
взгляд, очень удачно может быть применено к большому классу своеобразных
литературных явлений, получивших широкое распространение на Ближнем и
Среднем Востоке в Средние века. Им мы и воспользуемся при изложении рас-
сматриваемой нами темы.
Прежде всего скажем несколько слов о наиболее распространенных тер-
минах для обозначения подражаний на Ближнем и Среднем Востоке. К их чис-
лу средневековые теоретики литературы относили джаваб (букв. «ответ»), та-
таббу‘ (букв. «следование»), назира (букв. «подобие»), о котором шла речь
выше, истикбал (букв. «выход для почетной встречи»), таклид («подражание»),
пайрави (букв. «ступание след в след»), мукабила (букв. «выход навстречу») и
другие, в целом более десяти терминов. Однако наиболее употребительными из
них были первые три. Содержание этих терминов в авторитетных трудах на
арабском, персидском, тюрских языках и урду точно не определяется, соответ-
ственно нет полной ясности и относительно границ определяемых ими явлений.
Впрочем, нас сейчас интересуют не тонкие дефиниции, а существо явления, его
наиболее характерные и повторяющиеся в большинстве видов подражания при-
знаки.
3 Подробнее см.: Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. М., 1979. С. 209, 184–185.
4
Если подражание пишется на лирическое произведение, то в нем обяза-
тельно должны быть повторены метр, рифма, редиф (если он имеется), чаще
всего тема и какой-либо художественный прием (газель, рубаи, касыда). При
сочинении подражания повествовательного характера необходимо повторить
поэтический размер, главные элементы фабулы, количество глав и тому подоб-
ное (месневи). По мнению Е. Э. Бертельса, условия подражания эпическому
произведению оказываются даже труднее, чем в лирике. «Берясь за такое про-
изведение, — пишет ученый, — поэт должен заполнить промежуток между за-
ранее намеченными узловыми точками совершенно по-новому, ввести иную
мотивировку действий своих героев, изменить их характер и психологию»4.
Подражания могут быть написаны не только на отдельное эпическое произве-
дение, но и на их собрание. Наиболее известный случай — так называемая пя-
терица («Хамсе») Низами (ок. 1141–1209), имевшая многовековую традицию
написания подражаний.
Подражания на Ближнем и Среднем Востоке часто писались на языке, от-
личном от языка оригинала (например, на тюркском в подражание произведе-
нию на персидском). Приведем для иллюстрации несколько примеров. Панеги-
рист мусульманской Испании Ибн Даррадж ал-Касталли (958–1030) сочинил по
заказу правителя ал-Мансура касыду в подражание известному произведению
выдающегося поэта аббасидского периода Абу Нуваса (756–758 — ок. 815).
Андалусский поэт повторяет рифму, размер и некоторые ведущие темы произ-
ведения своего предшественника. Однако, трактуя темы, затронутые Абу Нува-
сом, Ибн Даррадж, как правило, развивает их несколько подробнее. В итоге ан-
далусец успешно справился со своей задачей и создал произведение, принесшее
ему широчайшую известность «на Востоке и на Западе»5.
Фарсиязычный поэт Исфахана Камал ад-Дин Исмаил (ок. 1172(1173)–
1237) создал уникальное произведение, в котором в 94 строках (бейтах) 102
раза повторяется слово му («волос»). Сверхзадача поэта, по мнению З. Н. Во-
4 Бертельс Е. Э. Навои и литература Востока // Избранные труды. Навои и Джами. М., 1965. С. 435.
5 Подробнее см.: Куделин А. Б. Классическая арабо-испанская поэзия (конец X — середина XII в.). М., 1973. С.
52–55.
5
рожейкиной, состояла в том, чтобы, «строя многие десятки поэтических выска-
зываний на основе одного и того же слова, искусно обыгрывая его в словообра-
зованиях, идиомах и каламбурах», использовать «все смысловые “валентности”
заданной лексемы»6. Касыда «волос», причисленная знатоками к высшим дос-
тижениям поэзии, вызвала поток подражаний. Однако ни одному из последова-
телей (в том числе и выдающемуся поэту Салману Саваджи) не удалось создать
произведение, которое отвечало бы всем требованиям, предъявлявшимся к на-
зира7.
Индийский персоязычный поэт Фани Кашмири (ум. в 1670 г.) написал
свою поэму «Хафт ахтар» («Семь звезд») как подражание «Хафт пейкар»
(«Семь красавиц») Низами. Сюжетная основа первоисточника изменена, в ней
отсутствуют образы царя-охотника Бахрама Гура, красавиц-рассказчиц. Одно-
временно Фани Кашмири вводит в поэму семь самостоятельных рассказов и т.
п. Известная самостоятельность подражания очевидна, вместе с тем и его зави-
симость от «Семи красавиц» не вызывает сомнений8.
Любопытно посмотреть, какое место занимало сочинение подражаний в
творчестве авторов Ближнего и Среднего Востока, в литературном процессе
этого обширного региона в целом. Известно, что поэт XIII века Сайф Фергани в
подражание одной касыде и 81 газели великого Саади (Са‘ди) (1184–1298) соз-
дал около ста касыд и газелей. Таким образом, получается, что седьмая часть
его касыд и газелей написана как подражание Саади9. В собрании произведений
Абу Исхака Ат‘има (ум. в 1433 г.) 90 газелей являются подражаниями на сочи-
нения 24 поэтов XIII — начала XV века, и, следовательно, лишь 10 его газелей
являются «оригинальными»10.
Широкое распространение подражаний на газели известных авторов на-
шло свое отражение в создании антологических сборников «Рада’иф ал-аш‘ар»
6 Ворожейкина З. Н. Исфаханская школа поэтов и литературная жизнь Ирана в предмонгольское время. XII —
начало XIII в. М., 1984. С. 64.
7 Там же. С. 64–65.
8 Алиев Г. Ю. Темы и сюжеты Низами в литературах народов Востока. М., 1985. С. 9.
9 Афсахов А. Сайф Фергани. Душанбе, 1976. С. 85. Цит. по: Афсахзод А. Лирика Абд ар-Рахмана Джами. Про-
блемы текста и поэтики. М., 1988. С. 123.
10 Мирзоев А. Абу Исхак. Душанбе, 1971. С. 26 (см.: Афсахзод А. Указ. соч. С. 124).
6
(«Разряды стихов»), составленных из подобных произведений. Если судить по
антологии Фахри Хирати, созданной в 1523 году, в XV — первой половине XVI
века чаще всего создавались подражания на газели Амира Хосрова Дихлави
(1253–1325): на 48 газелей-оригиналов создано 308 подражаний; Саади (1184–
1298) — соответственно 31 и 231; Джами (1414–1492) — 27 и 135; Хафиза (ум.
в 1389 г.) — 23 и 125. Всего же в антологии Фахри 234 газелям-образцам соот-
ветствуют 1399 газелей-назира, принадлежащих 276 поэтам11.
Подражания создавались на Ближнем и Среднем Востоке на протяжении
всего Средневековья, начиная с Х века и вплоть до ХХ. Интерпретация их при-
роды средневековыми и современными учеными представляет для нас большой
интерес. Общим элементом для тех и других является представление о подра-
жании как о своего рода соперничестве, состязании. Из современных ученых
впервые подобную точку зрения высказал, по-видимому, Х. А. Р. Гибб в конце
прошлого века12. Суть ее сводится к тому, что подражатель рассматривается не
как бездумный копиист предшественника, а как его соперник. И это при том
непременном условии, что объектом для подражания должны были становиться
не рядовые, заурядные произведения, а превосходные, образцовые в том или
ином отношении газели, касыды, месневи, сборники поэм и т. п. Удачным под-
ражание считалось лишь в том случае, если его автор смог превзойти предше-
ственника в воплощении определенных элементов содержания или формы. За-
дача эта была необычайно трудной, и далеко не все подражатели оказывались
на высоте.
Так, средневековый филолог пишет об одном из шедевров арабо-
испанской лирики — касыде «Нуниййа» Ибн Зайдуна (1003–1071): «И эта ка-
сыда в своей совокупности несравненна, подражали ей многие, но оказались не
в состоянии превзойти ее»13. Джами писал об одном из поэтов: «Случилось так,
что никто, как это требовалось, не справился с “ответом” на его известную ка-
11 Афсахзод А. Указ. соч. С. 130–131.
12 См.: Там же. С. 120.
13 Куделин А. Б. Указ. соч. С. 54–55.
7
сыду...»14 В другом источнике находим: «...Знатоки поэзии составили немало
“ответов” на эту газель, но ни один из них не превзошел ее»15. Однако история
литературы Ближнего и Среднего Востока знает, разумеется, и немало случаев,
когда подражание превосходило образец16. Как бы то ни было, важно подчерк-
нуть, что сочинять подражания отваживался лишь автор, уверенный в своих си-
лах, обладавший авторитетом в литературных кругах. Здесь будет достаточно
сказать, что подражания на поэмы Низами писали такие выдающиеся авторы,
как Амир Хосров Дехлеви, Алишер Навои, Джами, Физули.
Большинство современных исследователей склонны рассматривать под-
ражания как своего рода соперничество, состязание. В чем же состояла цель
подобного соперничества? Бытует мнение, что подражание было действенным
инструментом литературной борьбы между придворными поэтами, пытавши-
мися доказать свое превосходство над соперниками. Задача Алишера Навои,
как видится Е. Э. Бертельсу, состояла, в частности, в том, чтобы создать такие
произведения, которые «могли бы выдержать конкуренцию и обратили бы в
бегство своего противника». Назира была идеальной формой для решения этой
задачи, поскольку ставила соперничавших авторов в равные условия: «Чита-
тель-знаток, беря в руки произведение, написанное на уже давно известную те-
му... видел, как ту же самую задачу, решение которой известно, решали по-
новому и, может быть, более изящным и оригинальным способом»17. Известны
случаи, когда поэты проверяли мастерство друг друга или новичка с помощью
назира, либо устраивали нечто вроде поэтического состязания, в котором все
участники должны были написать «ответ» на одно и то же стихотворение. Та-
ким образом, поэт, по формулировке А. Мирзоева, измерял «силу своего талан-
та талантом других поэтов»18.
Такой взгляд на подражание во многом оправдывается средневековой ли-
тературной практикой. Однако он не полностью раскрывает природу указанно-
14 Афсахзод А. Указ. соч. С. 122.
15 Там же. С. 122.
16 Алиев Г. Ю. Указ. соч. С. 10.
17 Бертельс Е. Э. Указ. соч. С. 435.
18 Афсахзод А. Указ. соч. С. 120.
8
го соперничества. Обратимся в связи с этим к факту, который, по словам Е. Э.
Бертельса, до известной степени раскрывает технику поэзии XV века. Венце-
носный автор Султан-Хусайн, написав газель, «пишет еще две газели с той же
рифмой и с тем же редифом. Иначе говоря, он как бы пишет “ответ” (назира) на
свои же собственные стихи»19. Подобный пример соперничества с самим собой
был, по-видимому, относительно редок, но к нему, несомненно, примыкает бо-
лее распространенное явление. Уже упоминавшийся поэт Сайф Фергани, напи-
савший «ответы» на 81 газель Саади, 9 газелей своего великого современника
удостоил двумя «ответами»20. В этом случае автор вступает в соперничество не
только с предшественником, но и с самим собой.
Последние примеры говорят о том, что подражание не всегда было наце-
лено на то, чтобы «обратить в бегство своего противника». Можно даже сказать
еще определеннее. Нормой для подражания является «мирное сосуществова-
ние» автора образца и авторов-подражателей, соперничавших с ним. Турецкий
поэт Азери (ум. в 1585 г.) в поэме «Накш-и хайал» («Узоры воображения»), на-
писанной как назира к «Махзан ал-асрар» («Сокровищница тайн») Низами, в
следующих словах пишет о своих предшественниках-«соперниках»:
Предводитель всего этого каравана (поэтов),
Владыка страны познания и таланта...
Низами, отмеченный печатью красноречия...
Сочинил совершенную поэму «Махзан ал-асрар»...
За ним последовал Хосров...
И его «Хамсе» стало озаряющим мир светочем...
И сочинил он книгу «Восхождение светил».
После него раздался глас Джами...
Теперь во владениях Рума живут красноречивые поэты,
И есть среди них великие мастера.
И каждый из них создал по одной поэме,
И написал ее в манере назире...21
19 Бертельс Е. Э. Указ. соч. С. 61.
20 Афсахзод А. Указ. соч. С. 123.
21 Перевод цит. по: Алиев Г. Ю. Указ. соч. С. 10–11.
9
Из данного отрывка вовсе не следует, что турецкий поэт хотел «побить
своих соперников их же оружием, а для этого нельзя было выходить за пределы
намеченного ими круга тем»22. Вряд ли Алишер Навои, к которому относится
последняя цитата из Е. Э. Бертельса, подражая «Хамсе» Низами, хотел «по-
бить» своего великого предшественника. И тем не менее он вступал с ним в
диалог, отношения спора и соперничества, признавая и подчеркивая генетиче-
ские связи своего произведения с произведением Низами.
Представление о соперничестве (даже трактуемом весьма широко) как об
основе подражания не объясняет всех странностей этой формы творчества для
современного исследователя. Вернемся к фразе о том, что касыда «Нуниййа»
Ибн Зайдуна несравненна, «подражали ей многие, но оказались не в состоянии
превзойти ее». Если сохранить в ней средневековое существо дела, но напол-
нить ее именами и названиями из мировой литературы XIX–XX веков, она за-
звучит как нонсенс: «В подражание “Милому другу” Ги де Мопассана писатель
О. написал “Милого друга”, но оказался не в состоянии превзойти предшест-
венника». Не спасает положение и широко употребляемое сегодня понятие
«творческое подражание» (вместо «подражание»), которое ставит акцент на
обязательности внесения изменений в оригинал при составлении «ответа» на
него. Современного читателя и исследователя здесь должно удивлять некор-
ректное уравнивание в правах автора оригинала и автора подражания, а проще
говоря, по нынешним представлениям, автора и его эпигона. Между тем такое
уравнивание было совершенно обычным для средневековых писателей, читате-
лей и ученых. В этом случае мы, несомненно, имеем дело со специфическими
представлениями об авторской оригинальности в средневековой литературе
Ближнего и Среднего Востока.
Подробнее других на данной стороне подражания остановился Е. Э. Бер-
тельс. Многие его суждения и сегодня, по прошествии нескольких десятилетий,
заслуживают пристального внимания. Ученый считает неверным называть ав-
торов назира подражателями, ибо это свидетельствует об антиисторическом
22 Бертельс Е. Э. Указ. соч. С. 436.
10
подходе и непонимании специфики литературы феодального общества, стрем-
лении «мерить все явления прошлого на свой аршин». В этом обществе выбор
тем был крайне ограничен «узостью интересов, замкнутостью жизни, медлен-
ностью самого ее темпа». По этой причине авторы, даже имевшие возможность
обновить тематику (было бы просто нелепо, например, сомневаться в том, что
Навои при желании мог бы ввести в литературу новую тематику), не стреми-
лись выходить за пределы намеченного традицией круга тем. Узость тематики
при интенсивной литературной жизни привела к «чрезвычайной чувствитель-
ности к культуре слова» и разработке представлений близких к концепции «ис-
кусства для искусства», поскольку «часто целью произведения был лишь показ
мастерства в обработке хорошо известного сюжета». Вместе с тем было бы не-
верно полагать, что при таком взгляде на литературу значительно умаляется ее
общественная ценность, поскольку «талантливый писатель и в этих трудных,
сковывающих полет его мысли условиях, сумеет воздействовать на мысли и
чувства читателя и раскрыть перед ним новые, ему дотоле неизвестные стороны
человеческой души»23.
Суждения Е. Э. Бертельса о «трудных, сковывающих полет… мысли ус-
ловиях», в которых средневековый автор создавал свои назира, были данью
теоретико-литературным представлениям определенной эпохи и сегодня нуж-
даются в корректировке. Средневековые литературы Востока и Запада отлича-
ются ярко выраженным традиционализмом, обусловливающим специфику их
художественной системы. Подражания типа назира были распространены не
только на Ближнем и Среднем Востоке. В сборниках вагантов встречаются
многочисленные произведения, разрабатывающие сходные мотивы и образы.
Каждое такое произведение было результатом не переделок, а «подражания, это
не “порча текста”, а творческое соревнование», — настаивает М. Л. Гаспаров24.
Разные виды подражания в средневековой литературе объединялись общей на-
целенностью на творческое отношение к первоисточнику, на соперничество и
соревнование с ним.
23 Там же. С. 435–436.
11
Понятие состязания было одним из центральных для системы средневе-
ковой литературы. Оно зиждилось на внеисторизме (аисторизме) традициона-
листского художественного сознания. Произведения древнерусской литературы
«жили многими столетиями», «в письменности было “одновременно”, а вернее
вневременно все, что написано сейчас или в прошлом», — говорит Д. С. Лиха-
чев25. Аисторизм выражался в «снятии» хронологической дистанции при сопос-
тавлениях: временной интервал в пятьсот и даже тысячу лет не смущал ученых,
оценивавших результаты «состязания», не учитывалась принадлежность сопос-
тавлявшихся авторов не только разным эпохам, но и разным литературам и
культурам.
Непременным условием состязания в средневековую эпоху было твердое
убеждение авторов-«соперников» в единственности и неизменности во времени
(сколь бы продолжительным оно ни было) самой цели, к которой они стреми-
лись. Идея абсолюта, недосягаемого жанрового или стилистического канона,
создавала базу для корректных сопоставлений. Оригинальный автор, создавший
первое произведение на какую-либо тему, рассматривался всеми как человек,
совершивший необходимый шаг к единой для всех цели. Оригинальный автор,
в средневековом представлении, лишь «опередил» соперников в соревновании,
«обогнал» на пути к объективно данной, предвечной, единой и обязательной
для всех авторов цели.
Такое понимание оригинала, образца придавало ему две важные особен-
ности. Во-первых, в глазах средневековых ученых он не мог быть совершен-
ным, ибо истолкование предвечного положительно не могло быть исчерпы-
вающим и окончательным. Во-вторых, оригинал в принципе не мог быть обне-
сен оградой собственности, ибо он был общей ценностью, являясь пусть пер-
вым, но все же одним из необходимых для всех шагов на пути постижения аб-
солюта.
Эти особенности определили характер отношения к произведению-
образцу в литературной практике. Ни один образец не квалифицировался сред-
24 Гаспаров М. Л. Поэзия вагантов // Поэзия вагантов. М., 1975. С. 471–472.
12
невековыми учеными и авторами как раз и навсегда установленное лучшее дос-
тижение на пути к абсолюту. Последователи чувствовали себя обязанными со-
вершенствовать «первооткрытие», чтобы еще дальше продвинуться по пути к
абсолюту.
Таким образом, отношение к образцам было двойственным. Как достиже-
ние на пути к абсолюту, они требовали от последователей своего воспроизведе-
ния. Как плод человеческого разума, они не могли быть адекватным воплоще-
нием абсолюта и в принципе должны были обладать рядом несовершенств. По-
этому следование им не только допускало, но и предполагало одновременное
изменение унаследованных образцов с целью дальнейшего приближения к аб-
солюту. И именно поэтому назира нельзя квалифицировать как подражание, а
авторов назира называть подражателями, копиистами и тем более эпигонами.
Варьирование образцов в подражаниях последователей приобретало, таким об-
разом, особый смысл, а индивидуальное и коллективное диалектически связы-
вались между собой в цепи бесконечных взаимопревращений на пути безгра-
ничного совершенствования.
Рассмотрение проблемы назира в историко-поэтологическом аспекте дает
возможность вернуться к вопросу, поставленному в начале нашего доклада.
Идущая в отечественной науке от Д. С. Лихачева линия интерпретации поэтики
как «системы всего мировоззрения и мироповедения», как «системы идеологи-
чески реагирующей на мир формы»26 создает, как мы стремились показать,
предпосылки для верного истолкования нестилизационных подражаний в каче-
стве одного из действенных инструментов межкультурного диалога в Средние
века. Заложенные в лихачевском подходе потенциальные возможности культу-
рологических обобщений позволяют подняться от поэтологической интерпре-
тации отдельного явления до выводов более высокого уровня, вплоть до значи-
тельных обобщений на уровне оценки итогов средневекового диалога культур и
литератур.
25 Лихачев Д. С. Указ. соч. С. 20, 94–95.
26 Лихачев Д. С. Отзыв на работу С. С. Аверинцева «Ранневизантийская поэтика» // Прошлое — будущему. Ста-
тьи и очерки. Л., 1985. С. 352.
