Специальность 10.01.03 – литература народов стран зарубежья
(литературы Европы)
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Москва
2008
Работа выполнена в Литературном институте им. А.М. Горького на кафедре зарубежной литературы.
Научный руководитель: кандидат филологических наук,
доцент Можаева Анита Борисовна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук,
профессор Лагутина Ирина Николаевна,
кандидат филологических наук,
доцент Зиновьева Александра Юрьевна.
Ведущая организация: Российский государственный
гуманитарный университет (РГГУ)
Защита состоится ________________ 2008 года на заседании диссертационного совета Д.002.209.01 при Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН по адресу: 121069, г. Москва, ул. Поварская, д. 25а.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН.
Автореферат разослан ____ октября 2008 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета
доктор филологических наук Кудрявцева Тамара Викторовна
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Немецкая эпиграмма XVII столетия, ее история и теория, а также формальная и тематическая специфика этого жанра находятся практически вне поля зрения отечественной филологии. До сих пор не существует научных исследований, диссертаций и монографий, посвященных как жанру немецкой эпиграммы XVII века в целом, так и творчеству отдельных его представителей. Между тем, эпиграмма, имевшая в немецкой литературе в указанный период повсеместное распространение, по справедливости именуется «основным лирическим жанром эпохи»[1].
Наиболее выдающимся из немецких поэтов-эпиграмматистов того времени является Фридрих фон Логау (1605–1655), ученик и последователь Мартина Опица (1597–1639), представитель Первой силезской школы и член знаменитого «Плодоносящего общества». Юнкер по происхождению, юрист по образованию, Логау всю жизнь прослужил при дворе силезских герцогов: вначале – чиновником, затем – советником и гофмаршалом. В историю немецкой литературы Логау вошел как автор книги эпиграмм под названием «Три тысячи немецких стихотворных изречений Соломона из Голау»[2] (1654), включающей 3560 стихотворений. Выход в свет книги эпиграмм Логау оказал огромное влияние на дальнейшее развитие традиции немецкой литературной эпиграммы во второй половине XVII в. и особенно в XVIII в.
Поэзия Логау представляет собой образец культуры отточенной мысли, облеченной в лапидарную форму. Этому способствуют чеканность его стиха, точность рассуждения, отсечение всего второстепенного и лишнего. В отличие от тенденции, свойственной большинству поэтов, – как современников Логау, так и живших в позднейшие времена, – рассматривать эпиграммы как своего рода литературные «мелочи», сочиняемые «для развлечения» между созданием своих «главных произведений», книга эпиграмм была для Логау именно тем главным произведением, в которое он вложил жизненно важное содержание и которому в итоге посвятил жизнь. В силу того, что поэт не просто сочинял эпиграммы, но написал книгу эпиграмм, этот маргинальный жанр обрел под его пером значение, какого он никогда – ни прежде, ни впоследствии – не имел.
Целью настоящей диссертации является исследование жанра немецкой эпиграммы XVII в. и его интерпретации в творчестве Фридриха фон Логау.
Актуальность диссертации связана с необходимостью восполнить пробел, существующий в российском литературоведении как в отношении исследования эпиграмматической традиции в немецкой поэзии XVII в., так и изучения творчества Логау, как наиболее значительного представителя последней.
Объектом исследования в данной работе является творчество Фридриха фон Логау.
Предметом исследования являются особенности жанра немецкой литературной эпиграммы эпохи барокко.
Материалом для исследования послужила книга эпиграмм Логау, как исчерпывающее воплощение данной поэтической традиции в немецкой литературе XVII в. Исследование проведено на основании текста полного критического издания эпиграмм Логау: Friedrichs von Logau Sämmtliche Sinngedichte (Hg. von Gustav Eitner. Tübingen, 1872), состав и структура которого соответствуют авторскому прижизненному изданию 1654 г.
Задачи исследования:
1. Изучение генезиса немецкой литературной эпиграммы XVII в.; описание книги эпиграмм Логау и ее жанрово-тематического содержания; обзор внутрижанровых разновидностей немецкой эпиграмматики XVII в. на примере поэзии Логау.
2. Исследование поэтики и стилистики немецкой литературной эпиграммы XVII в.; разбор языковых и версификационных особенностей поэзии Логау; выяснение литературных и ученых источников творчества поэта.
3. Освещение проблемы рецепции творчества Логау в XVII – ХХI вв.; анализ миропонимания поэта и концепции его книги эпиграмм.
В диссертации использованы методы, разработанные в трудах отечественных литературоведов: М.М. Бахтина, А.В. Михайлова, М.Л. Гаспарова, С.С. Аверинцева, Б.И. Пуришева, Л.В. Пумпянского, А.А. Морозова, Л.Е. Пинского и др., – посвященных исторической поэтике, культурно-историческому анализу и вопросам теории стихосложения. Преимущественное использование в работе получили сравнительный, количественный и интерпретационный методы; немалое значение для нее имел также метод качественной обработки данных.
Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней, впервые в отечественной филологии, подробно рассматривается феномен немецкой эпиграмматики эпохи барокко, и в его свете – творческое наследие крупнейшего из немецких эпиграмматистов, а также специфические особенности его поэзии. Принципиально новым в данной области является также подход к собранию эпиграмм как к концептуально единому целому.
Теоретически значимым в диссертации является освещение теории и практики немецкой литературной эпиграммы XVII в., исследование формальной специфики данного жанра. Автором прослежены истоки немецкой эпиграммы, выявлена ее связь с национальной и зарубежными литературами, а также с немецким фольклором.
Практическая значимость диссертации состоит, прежде всего, в том, что автором собран обширный материал по литературе исследуемой эпохи, и в научный оборот вводится большое количество малоизвестных литературных источников XVI – XVIII вв. Данная работа может быть использована при подготовке лекционных курсов по зарубежной литературе XVII в., а также при составлении научных трудов по немецкой литературе указанного периода.
Апробация работы. Центральный аспект исследования – анализ концепции книги эпиграмм Логау – был изложен автором в тексте его доклада «Logau in Russland» на международной литературоведческой конференции, посвященной 400‑летнему юбилею поэта, которая состоялась 9–12 июня 2005 г. в г. Ополе (Польша). Один из существенно важных аспектов работы – вопрос рецепции творчества поэта в отечественной филологии и литературе – был освещен автором в докладе «Die Rezeption des Schaffens Friedrichs von Logau in der Russischen philologie» на международной литературоведческой конференции «Литература немецкого барокко: западно-европейский и славянский контекст», проходившей в РГГУ 6–7 июня 2008 г.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и трех приложений. Общий объем работы, вместе с приложениями, составляет 265 страниц. список использованной литературы включает 320 изданий.
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении дана общая характеристика творчества Логау, показана его важность в контексте данной литературной традиции и степень его изученности в немецком литературоведении XIX – XXI вв., проведен анализ критических работ зарубежных и отечественных исследователей, посвященных творчеству Логау и общим вопросам жанра немецкой эпиграмматики XVII в.
Значительное внимание во введении уделено проблеме стилевой принадлежности поэзии Логау. В немецкой критике единое мнение по данному вопросу отсутствует. Ряд авторов (Ф. Майд, Э. Эрматингер, В. Барнер, Т. Эрб, П. Гесс) относят творчество поэта к эстетике барокко; другие говорят о «предбарочном классицизме» школы Опица, к которой причисляют и Логау (Р. Алевин), или характеризуют литературу эпохи в целом как «барочный классицизм» (Г. Цисарж). В последнее время среди немецких исследователей возникло мнение, что творчество Логау заполняет лакуну между художественной практикой Первой и Второй силезских школ, представляя собой переходный этап от раннебарочного к высоко- и позднебарочному поэтическому мышлению.
В отечественной филологии вопрос стилевой принадлежности поэзии Логау в большинстве случаев решается в пользу классицизма. Так, Б.И. Пуришев называет поэтов Первой силезской школы, к которым причисляет и Логау, «…группой немецких поэтов-классицистов первой половины XVII века»[3]. Л.В. Пумпянский именует Логау «выдающимся немецким поэтом-классицистом XVII в.»[4]. А.А. Гугнин прикрепляет Логау к классицизму самим фактом публикации материалов о нем в хрестоматии «Литературные манифесты западноевропейских классицистов» (1980) [5]. Ю.Б. Виппер именует Логау «одиноким исключением... стойко сохраняющим верность классицистическим заветам в своих „Эпиграммах“»[6].
Этому взгляду противостоит точка зрения, согласно которой стиль барокко является в Германии XVII в. общим стилем эпохи, объединяющим в себе «историческую совокупность различных художественных направлений, школ и индивидуальных стилей»[7]. А.А. Морозов, один из апологетов данного мнения, отсылает к дефиниции немецкого литературоведа Х.А. Хатцфельда: «Правильным было бы понимание барокко как общего стиля XVII века, включающего, в качестве периферических явлений, крайние проявления и сохраняющего в центре крупные творения литературы, которые свободны от технических преувеличений и странностей»[8]. Согласно данному взгляду, несмотря на серьезные отличия между «Опицем и Лоэнштейном, Силезиусом и Герхардтом, Логау и Кульманом», они обладают и сходными чертами, и при этом сходство между ними – существеннее, чем различия: «Разница – в интенсивности проявления стиля, но этот стиль – барокко»[9].
стилевая неопределенность творчества немецких эпиграмматистов XVII в. явилась вероятной причиной того, что основные исследователи феномена немецкой эпиграмматической поэзии указанной эпохи – Ю. Вайс, В. Дитце, А. Линдквист, А. Фрицман, П. Хемпель, Э.‑П. Викенберг, А. Эльшенбройх, Т. Фервайен, Ф. ван Инген, А. Пальме, П. Гесс, И. Курц – исключают в своем подходе стилевой критерий и практически не используют в своих работах понятий «барокко» и «классицизм», говоря лишь о «немецкой эпиграмме XVII века». То, что определение стилевой принадлежности Логау, ведущего немецкого эпиграмматиста рассматриваемого периода, отсутствует, прежде всего, в фундаментальном труде первого из упомянутых авторов, Ютты Вайс: «Das deutsche Epigramm des 17. Jahrhunderts» (Stuttgart, 1979), – показательно по отношению к вопросу в целом.
Первая глава диссертации – «Творчество Логау как жанровый феномен» – посвящена исследованию творчества Логау в жанровом и типологическом контексте немецкой эпиграмматики XVII в.
В параграфе 1.1 – «Генезис немецкой литературной эпиграммы» – выясняются происхождение эпиграммы и формы ее бытования в европейских литературах античности и Ренессанса, определяются источники жанра немецкой литературной эпиграммы.
Эпиграмма принадлежит к числу наиболее древних стихотворных форм, возникших в раннюю эпоху греческой литературы. Первые греческие эпиграммы архаического и классического периодов (IX – V вв. до н.э.) были, главным образом, надгробными и посвятительными; этот свой характер стихотворения «на случай» эпиграмма сохранила и в дальнейшем. В эллинистическую эпоху (III – I вв. до н.э.) эпиграмма «оторвалась от предмета и вошла в литературу»[10]. В римскую эпоху, приблизительно с середины I в. до н.э., на первый план выдвинулась сатирическая эпиграмма; основными представителями данной традиции были Лукиллий и Марциал.
В эпоху Ренессанса жанр эпиграммы получил широкое распространение в ученом (неолатинском) варианте и в традиционной сатирической разновидности. Предпочтение сатирической эпиграммы эпиграммам древнегреческой традиции сформировалось у европейских гуманистов, главным образом, под влиянием поэзии Марциала, получившей повсеместное распространение со времени ее первого издания во Флоренции в 1471 г.
К названным трем основным источникам – древнегреческой эпиграмме, сатирической эпиграмме римской поэзии и неолатинской эпиграмме эпохи Возрождения – восходит немецкая эпиграмма эпохи барокко. Греческие эпиграммы в Германии XVI – XVII вв. знали по так называемой «Anthologia planudea» (1299), изданной во Флоренции в 1494 г. Отдельные циклы переводов из «Антологии Плануды» были опубликованы в XVI в. В XVII в. к переводам древнегреческих эпиграмм обратились такие известные поэты, как М. Опиц, Г.Р. Векерлин, А. Чернинг, Д. Чепко, А. Грифиус и др.
Наряду с литературными источниками, у немецкой эпиграммы был также фольклорный источник в виде старонемецкого шпруха – национальной традиции стихотворного морально-дидактического изречения, берущей свое начало в поэзии Шперфогеля‑Хергера (ок. 1180/90), Вальтера фон дер Фогельвейде (ок. 1170–1230) и Фрейданка (XIII в.).
Датой рождения немецкой литературной эпиграммы считается 1624 г. – год выхода в свет сборника Опица «Немецкие стихотворения» («Martini Opitii Teutsche poemata»), включавшего 68 эпиграмм. Эти первые немецкие эпиграммы были написаны стихотворными размерами новой силлаботонической системы, введенной Опицем в том же 1624 г. в его трактате «Книга о немецком стихосложении» («Buch von der Deutschen poeterey»). По степени своей распространенности в Германии XVII в. эпиграмма не имела себе равных среди других литературных жанров. Подлинный расцвет немецкой эпиграммы начался в середине столетия; по мнению исследователей, это произошло во многом благодаря появлению в 1654 г. эпиграмм Логау [11].
В параграфе 1.2 – «Книга эпиграмм Фридриха фон Логау» – дается детальное описание как собственно книги эпиграмм, так и творчества поэта, его стилистических и жанровых особенностей.
Творчество Логау относится по преимуществу к дидактической поэзии. Около половины его книги составляют эпиграммы духовного, наставительного и философского содержания, проблематика которых является идейным ядром книги. Среди них нужно особо выделить духовные эпиграммы. Принадлежащие к замечательным образцам немецкой религиозной лирики XVII в., эти стихотворения представляют собой в совокупности род вероисповедного документа, по которому можно судить о религиозно-нравственных приоритетах поэта, и потому имеют первостепенное значение для характеристики всего его творчества. В продолжающих эту тенденцию стихотворных сентенциях и максимах поэт излагает свои морально-этические взгляды, в основе которых лежит его религиозное миропонимание. Значимость эпиграмм этого рода в творчестве Логау дала критике основание охарактеризовать его как «поэта‑проповедника»[12].
Одной из центральных тем творчества поэта является критика мира и времени. Эпиграммы Логау критического направления содержат антивоенные и патриотические мотивы, выпады против иноземного засилья и галломании, обличения упадка веры и нравов, гневные протесты против всеобщей меркантилизации, выступления в защиту угнетенного крестьянства, инвективы против сильных мира сего, и т.д. В сатирических эпиграммах поэт разрабатывает тематику, традиционную для этого жанра, выводя обширный каталог негативных человеческих свойств, одинаковых во все времена. В эпиграммах данного рода осмеиваются не столько конкретные лица, сколько обобщенные типы и олицетворенные пороки, обозначаемые говорящими именами с латинской или греческой этимологией. Множество метких наблюдений над современным человеком и его недостатками свидетельствует о Логау как о выдающемся нравописателе своего времени. Вместе с тем, сатира не является в творчестве Логау самостоятельным направлением, но выступает в нем как средство нравственной проповеди или как еще одна грань критики и обличения мира с позиций религиозного мировосприятия поэта. Наконец, в согласии с духом эпохи, в книге Логау встречается немалое количество эпиграмм галантно-игривого, застольного и шуточного содержания.
Параграф 1.3 – «Поэзия Логау как отображение жанровой картины немецкой эпиграмматики XVII в.» – посвящен рассмотрению основных жанровых свойств эпиграммы, обзору разновидностей немецкой эпиграммы и характеру их употребления в творчестве Логау.
Эпиграмма представляет собой стихотворную миниатюру с двухчастной риторической структурой, состоящей из экспозиции и остроумного заключения. На основании своей двухчастности литературная эпиграмма ассимилировала большинство бытовавших в немецкой поэзии XVII в. малых стихотворных жанров, как литературных, так и фольклорных. Среди первых – сонет, мадригал, эмблема, эпиталама и другие формы поэзии «на случай», а также эхостих, энигма, пастораль, басня; ко вторым относятся приамель, шпрух, шванк, рифмованная пословица и т.д.
Особенностью творчества Логау, в соответствии с тенденциями эпиграмматики XVII в., является стремление использовать все разнообразие поэтических жанров, культивировавшихся в немецкой литературе этого периода. Помимо эпиграммы и родственных ей стихотворных форм, книга Логау включает также ряд образцов жанров классической поэзии, таких, как ода, элегия, эпистола, сатира, эклога. Таким образом, книга эпиграмм Логау является произведением, в котором с достаточной полнотой отображено жанровое многообразие немецкой лирики XVII в.
В параграфе 1.4 – «Типологизация эпиграмм Логау» – приводится классификация эпиграмм Логау, основанная на принципе характеристики содержания и включающая восемь разрядов: гномические, духовные, критические, обличительные, сатирические, панегирические и игриво-гедонистские эпиграммы, а также дополнительный тип – эпиграммы с духовным наставлением. Данный раздел содержит также разбор типических особенностей поэзии Логау в контексте немецкой эпиграмматики XVII в.
Вторая глава диссертации – «Формальная специфика немецкой эпиграммы XVII в. и ее отражение в творчестве Логау» – посвящена исследованию поэтики и стилистики немецкой эпиграммы эпохи барокко на примере творчества поэта.
В параграфе 2.1 – «Остроумие как основной жанровый признак эпиграммы» – исследуются барочная категория «остроумия» и стилистический прием пуанта как жанровый атрибут эпиграммы, рассматриваются варианты использования пуанта в эпиграммах Логау.
Согласно ренессансной «Поэтике» (1561) Ю.Ц. Скалигера (1484‑1558), «душой и формой» эпиграммы является остроумие (argutia) [13]. Под ним в ту эпоху понималось умение автора оперировать далекими друг от друга понятиями, идеями, свойствами одного или нескольких предметов, и соединять их с целью достижения эффекта «неожиданности» или «новизны», вследствие чего обнаруживаются новые свойства известных вещей (discordia concors).
В поэтиках эпохи барокко к понятию argutia нередко приравнивается самостоятельный стилистический прием, обозначаемый латинским термином „acumen“ («острóта»). Данный прием, заимствованный из поэзии Марциала, представляет собой неожиданный поворот хода рассуждения, в результате которого все ранее изложенное обнаруживает свою новую и, как правило, истинную суть. Благодаря этому приему стандартная эпиграмматическая схема выглядит как конструкция, в которой вначале излагается некое положение, а затем следует его разоблачение путем внезапного раскрытия истинной подоплеки изображаемого; иными словами, происходит конфликт между благополучной видимостью и неприглядной сущностью, который разрешается в кульминации, противопоставленной по смыслу предшествующему тексту.
Во второй половине XVIII в. на смену латинскому термину „acumen“ и его немецкому аналогу „Witz“ пришел их французский синоним «пуант» (рointe). Данный термин является в современном литературоведении общепринятым применительно к эпиграмматической поэзии любой эпохи, начиная от античности.
По мнению исследователей, Логау был одним из наиболее выдающихся мастеров пуанта в немецкой литературе [14]. Одной из особенностей поэзии Логау является то, что формальные приемы в его эпиграммах выполняют функцию аналитического заострения мысли, способствуя более остроумному, полному и точному воплощению авторского замысла. Применяя, со всей присущей ему изобретательностью, прием пуанта, поэт достигает своей цели: аналитического проникновения в суть явлений действительности.
В параграфе 2.2 – «Риторика эпохи барокко и ее роль в поэзии Логау» – на примере эпиграмм Логау выясняется значение риторических фигур как выразительного средства, распространенного в немецкой поэзии XVII в.
Важнейшую конструктивную роль в литературе немецкого барокко играли стилистические средства латинской риторики. Насыщенность поэзии этого времени риторическими фигурами свидетельствует о свойственном XVII столетию риторико-аллегорическом типе художественного восприятия действительности. Одним из главных приемов мышления эпохи барокко, с ее магистральной идеей двойственности и противоречивости бытия, является антитеза. Повсеместно распространенная в XVII в., эта фигура относится к числу наиболее характерных черт стиля барокко, представляющего собой «форму антитетического мироощущения»[15]. Вторым из основных стилевых и композиционных приемов, используемых в поэзии этого времени, является параллелизм, восходящий к библейской поэтике [16]. В соответствии с традицией эпохи, эпиграмма также заимствовала целый арсенал риторических фигур, выполнявших в ней функцию стилистического усиления основной мысли: помимо антитезы и параллелизма, это персонификация, градация, хиазм, эпизевксис, аккумуляция, симплока и т.д.
Фигуры риторики, применяемые как выразительное и аналитическое средство, способствуют большей точности и объемности воплощения мысли. Значительное количество этих фигур в эпиграммах Логау и характер их использования свидетельствуют о воплощении в творчестве поэта тенденций, закономерных для лирики эпохи барокко, с ее тяготением к готовым формам и симметричным структурам. Использование риторических фигур, так же как и пуанта, не является у Логау всего лишь формальным приемом, но обеспечивает возможность лаконичного выражения сложных мыслей и идей.
В параграфе 2.3 – «Языковые и версификационные особенности эпиграмм Логау в свете теории Опица» – проводится анализ поэзии Логау в аспекте поэтического языка, метрики, рифмики и строфики.
В своем творчестве Логау выступает как последовательный сторонник реформы стихосложения, осуществленной Опицем; однако он не относится к теории Опица как к догме и нередко уклоняется от следования ее постулатам. Наряду с признанием основополагающего значения теории Опица для немецкой поэзии, поэт высказывает программный для его творчества тезис о том, что первенствующую роль в стихотворении должен играть смысл, форме же следует отводить второстепенное место. При характерном для поэта многообразии используемых стихотворных жанров, поэтическая форма у Логау всегда есть только форма содержания, и даже в образцах самых экзотических жанров лирики того времени у него неизменно сохраняется примат смысла.
Автор «Книги о немецком стихосложении» рекомендует поэтам следить за тем, «...чтобы слова были чистыми и отчетливыми»[17]. Насколько Логау следует этим указаниям, свидетельствует его поэзия, которой свойственны «отчетливая разумность, ироническая сжатость, трезвая объективность»[18]. В эпоху повсеместной галлицизации немецкой письменной и устной речи язык поэзии Логау являет собой пример чистоты и верности национальным языковым традициям.
В параграфе 2.4 – «Тематические источники поэзии Логау» – исследуется традиция литературных заимствований и реминисценций эпохи барокко и ее отражение в творчестве Логау.
XVII век в немецкой литературе был эпохой подражания, веком заимствований, цитирований и переложений, в который литературные достоинства того или иного автора нередко оценивались в зависимости от того, насколько искусно он умеет создавать собственные интерпретации распространенных общих мест. Закономерно поэтому, что и книга эпиграмм Логау в значительной своей части также восходит к многочисленным и разнообразным источникам, как ученым, так и литературным, существовавшим в его время. При этом неотъемлемым свойством дарования Логау является отличающая его интерпретации оригинальность: у кого бы ни заимствовал поэт, он всегда остается самим собой, в силу чего можно говорить о переосмыслении чужих традиций в его творчестве.
Одним из важнейших источников реминисценций логау является Библия. Другой не менее значительный пласт тематических заимствований в его эпиграммах связан с народной культурой и фольклором. Поэт использует в качестве источников популярные в Германии XVII в. собрания апофтегм и энигм, афоризмов и эмблем, народных пословиц и поговорок. Столь же часто встречаются у Логау цитаты и реминисценции из ученых сочинений античных авторов – Геродота, Аристотеля, Диогена Лаэрция, Тита Ливия, Цезаря, Цицерона, Плиния Старшего, Сенеки Старшего, Сенеки Младшего, а также европейских авторов эпохи Ренессанса и барокко: Ю.Ц. Скалигера, П. Иовиуса, А. Сарди, П.Г. Толозануса, Д. Невиццано, М.А. Дельрио, Г. фон Шёнборнера. Логау обращается в поисках мыслей и сюжетов и к произведениям классиков античной литературы – Гомера, Овидия, Горация, Проперция, Ювенала, Теренция, Плавта, Марциала, а также писателей эпохи Возрождения – Э. Корда, М.‑А. Мюре, Эразма Роттердамского и др.
Источником, оказавшим на творчество Логау не меньшее влияние, была немецкая сатирическая литература средних веков и эпохи Реформации. Преемственность поэзии Логау по отношению к традициям отечественной словесности выражается, прежде всего, в обращении поэта к темам, канонизированным немецкой сатирой предшествующих столетий. Тематика целого ряда эпиграмм Логау восходит к произведениям бюргерских поэтов, к народным сатирическим жанрам, а также к поэме С. Бранта «Корабль дураков» (1494). Значительным было и влияние на Логау его современников – прежде всего, английского неолатинского эпиграмматиста Д. Оуэна, а также поэтов Первой силезской школы – М. Опица, П. Флеминга, А. Грифиуса, А. Чернинга.
В отношении использования источников книга эпиграмм Логау является произведением, уникальным для немецкой эпиграмматики XVII в. По обилию мыслей и сюжетов она далеко превосходит обычный уровень произведений данного жанра и сопоставима лишь с барочным энциклопедическим романом. В то время как другие авторы эпиграмм заполняли страницы своих книг по большей части стихотворениями «на случай» и сатирой на характерные типы, Логау собрал в своем труде множество глубоких мыслей, метких наблюдений, острых замечаний, чеканных афоризмов на все случаи жизни, создав в итоге колоссальное собрание «стихотворных изречений», представляющее собой «сокровищницу критически мыслящего сознания его эпохи»[19]. Насыщенность поэзии Логау заимствованным материалом, нехарактерная для немецкой эпиграмматики XVII в., дает возможность рассматривать его книгу эпиграмм в качестве произведения оригинального жанра, имеющего свой особый замысел, который раскрывается в совокупности всех стихотворений книги.
Третья глава диссертации – «Концепция книги эпиграмм Логау» – посвящена проблематике книги эпиграмм Логау с точки зрения ее идейной сверхзадачи.
В параграфе 3.1 – «Рецепция творчества Логау в XVII – ХХI вв.» – анализируются восприятие и оценка творчества поэта в немецкой литературной критике, эволюция их от «эпиграмматиста, равного Марциалу и Оуэну» в оценке века барокко (З. фон Биркен), а также «галантного поэта», светского моралиста и сатирика, каким Логау предстал в эпоху Просвещения (И.Г. Цедлер, Г.Э. Лессинг), к нравственному наставнику и духовному поэту, каким его воспринял XIХ век (Г. Эйтнер, К. Уинкворт), и, наконец, к сатирику и моралисту, стоику и поэту‑проповеднику – в восприятии немецкой критики ХХ столетия (Э.‑П. Викенберг, А. Фрицман и др.). Кроме этого, в данном разделе предпринят обзор посвященных Логау отечественных критических отзывов, начиная от наиболее ранних (В.Р. Зотов, 1882; А.И. Кирпичников, 1888), и вплоть до последних упоминаний о поэте в научных источниках (О.С. Рахманина, 2002), включая анализ посвященных Логау разделов в трудах таких крупных литературоведов, как Р.М. Самарин, Б.И. Пуришев и Л.В. Пумпянский. Данный обзор выявляет устойчивую тенденцию российского литературоведения акцентировать внимание на сатирическом и социально-критическом аспектах творчества Логау, оставляя вне поля зрения его дидактическое и духовное направления.
В параграфе 3.2 – «Религиозное миропонимание Фридриха фон Логау» – проводится анализ мировоззрения поэта как идейной основы его творчества.
В своей основе мировоззрение Логау сформировано евангельским учением, являющимся базисом лютеранской этики и жизненной философии. В Логау, каким он выступает в своих духовных эпиграммах, обнаруживается тип религиозного сознания, отчасти предвосхищающий идеал немецкого пиетизма – живой сердечной веры, сопровождающейся благочестивой настроенностью души и жизнью в согласии с нравственными законами. Поэт провозглашает средоточием христианства, прежде всего, заповедь любви к Богу и ближнему. Логау подчеркивает невозможность праведности без деятельной любви к ближним, неискренность и несостоятельность веры без сострадания и милосердия, как подражания Христу. Свое отношение к жизни и миру поэт строит на фундаменте христианской этики. На этом же основании зиждется и его критика религиозных институтов его времени.
Отход немецкого лютеранства XVII века от первоначальных идеалов, объясняемый, среди прочего, сложными историческими условиями, привел к его фактическому упадку, выразившемуся в том, что из омертвевшей, кристаллизовавшейся формы ушло живое содержание. Этот упадок веры у христиан того времени находился в прямой связи с проблемой осмысления и духовного преодоления «мирового зла» и его «частного случая» – зла, имманентного эпохе. Тридцатилетняя война с ее ужасами, чувство непрочности и недолговечности всех жизненных устоев – вот тот фон, на котором складывалось миропонимание немецких христиан XVII столетия. Нечеловеческие испытания, выпавшие на долю современников Логау, требовали если не оправдания, то по крайней мере утешения, которое многие находили в философии неостоицизма, явившейся искомым «этическим эквивалентом чувства уязвимости и одиночества перед лицом зла»[20]. Среди поэтов того времени наибольшую дань неостоицизму, претворившемуся в литературе эпохи барокко в «христианскую» разновидность учения стоиков, отдали Опиц и Грифиус, творчество которых проникнуто скорбью о тщете человеческой жизни, призывами отвергнуть «этот мир страданий» и устремить свои помыслы к вечности.
Принципиальное отличие позиции Логау от точки зрения «стоиков» состоит в том, что, признавая за миром статус «юдоли скорбей», он отнюдь не призывает к его отвержению. Отношение Логау к проблеме жизненного страдания – не «стоицистское», а евангельское: все негативное в человеческой жизни рассматривается им как испытания, необходимые для христианина в сотериологическом плане. Детерминированность и провиденциальность страдания закономерны: этого требует сама идея «несения своего креста» как условия «следования за Христом». Поэтому проблема отношения к жизненному страданию для Логау есть, в конечном счете, проблема отношения к Богу. И здесь возникает иная, чем у «стоиков», перспектива: не отвержения «тщеты этого мира», а мужественного претерпевания бедствий земной жизни, с уверенностью в конечном воздаянии.
Религиозные взгляды Логау служат основанием для его критики мира. «Мир» для Логау понятие не только географическое или политическое, но и духовное: это и весь зримый круг земного бытия, и также секуляризованное, апостасийное общество, которое отказывается жить по богоустановленным законам, все, что находится вне Церкви и вне Бога. Отношение к миру, культивирующему зло, выражается у Логау в неприятии творимого зла. Поэт не в состоянии примириться с той духовной неправдой, которая является этической нормой в обществе, отказывающемся жить по нравственным законам. Однако осуждение зла, имманентного миру, соединено у Логау с посильной помощью гибнущему миру, проистекающей из чувства сострадания. Эта помощь подается им в виде духовной лирики, предназначенной просветить души современников высокими истинами христианства, назидательно-моралистических сентенций, предлагающих нравственные постулаты для исправления заблуждений века, и обличительной сатиры, поскольку зло, разоблаченное и осмеянное, есть побежденное зло. Проповедь добра и обличение зла предстают, таким образом, основной целью поэзии Логау. Данная цель, глубоко духовная по своему характеру и вытекающая из религиозного миропонимания поэта, является одним из изначальных побудительных мотивов его творчества, а также центральным пунктом исходного замысла его книги эпиграмм.
В параграфе 3.3 – «Притчевое начало в эпиграммах Логау» – поэзия Логау рассматривается в сопоставлении с традицией библейских паремий, а также с творчеством других немецких поэтов – его современников.
В книге эпиграмм Логау встречается целый ряд примеров, в формальном и жанровом отношении являющих собой соответствие библейским притчам. В первую очередь к ним относятся стихотворные переложения отдельных изречений из Книги Притчей Соломоновых, а также эпиграммы, представляющие собой прямую аналогию библейским учительным изречениям. Наряду с ветхозаветной притчевой традицией, в книге Логау прослеживается также традиция притч новозаветного и классического типов. Помимо эпиграмм, представляющих собой аналог библейских притч, в книге имеется немалое количество образцов, хотя формально и не являющихся притчами, но тяготеющих к последним. Косвенным подтверждением родства поэзии Логау с притчевой традицией может служить замечание П. Хемпеля: «…Его взгляд готов видеть в событиях человеческой жизни отображение высшей реальности; все прошедшее для него – притча».[21] Это сопоставление «высшей реальности» и «событий человеческой жизни», составляющее основу жанра притчи в его библейском понимании, есть также и тот идейный и структурный принцип, на котором основан подход Логау к предмету его поэзии.
Фактором, благодаря которому эпиграмма у Логау может выступать в качестве притчи, является наличие в ней специфического свойства – притчевого начала, дающего возможность трансформации единичного и частного во вневременное и всеобщее. Признаком притчевого начала эпиграмм Логау является непременное наличие в них заключения в той или иной форме: наставления, вывода, доказательства выдвинутого тезиса либо ответа на вопрос, поставленный самим автором. Поэт почти никогда не оставляет посылки без заключения, и, как правило, всегда завершает свою мысль в духе религиозной морали. Это тяготение Логау к прямому высказыванию находится всецело в русле национальной традиции дидактической поэзии. Притчевое начало выступает в эпиграммах Логау как отличительный признак, выделяющий их на общем фоне немецкой эпиграмматики XVII в.
Притчевое начало эпиграмм Логау имеет вариативный характер, меняющийся от примера к примеру, но неизменно фиксирующий духовно-нравственное состояние изображаемой поэтом объективной реальности. Идейным основанием притчевого начала служит миропонимание поэта, которое обусловливает неприятие «мира», как онтологической категории, с позиции религиозного откровения, и санкционирует по отношению к нему два действия: нравственно-этическую проповедь и сатирическое обличение. Притчевое начало эпиграмм Логау, в его обобщенном понимании, есть, таким образом, не что иное, как поэтическое выражение религиозно-нравственной идеи. Эта идея служит духовным основанием замысла, воплощенного в его книге эпиграмм: наставления в различении добра и зла, как конечной цели религиозной дидактики.
В параграфе 3.4 – «Замысел книги эпиграмм Логау» – раскрывается значение псевдонима поэта и его связь с исходным замыслом книги; выясняется концептуальное значение авторской номинации жанра; проводится параллель между книгой эпиграмм Логау и Книгой Притчей Соломоновых.
Детальное изложение взглядов поэта на современность и ее нравственно-этическую специфику, содержащееся в трех с половиной тысячах стихотворений его книги, облечено в характерно барочную форму отстраненности, выраженную в псевдониме-маске «Соломон из Голау», который позволяет поэту выступать в роли проповедника. Псевдоним Логау, отсылающий к библейской Книге Притчей, символизирует собой исходную концепцию его книги как собрания притч в эпиграмматической форме. С этим соединено также избранное поэтом обозначение всех его стихотворений в их совокупности, вместо традиционного наименования «эпиграмма», особым, до Логау в немецкой литературе не употреблявшимся, термином „Sinngedichtе“ (букв. «поэзия разума»), заимствованным им из поэтики Филиппа фон Цезена (1619–1689) «Верхненемецкий Геликон» (1649).
Жанровый характер книги Логау как собрания стихотворений, тематика которых охватывает все стороны немецкой действительности первой половины XVII в. и практически все основные вопросы человеческой жизни, подтверждает правильность теории известного филолога-германиста А.В. Михайлова (1938‑1995) о том, что литературное произведение в эпоху барокко есть «свод, репрезентирующий мир». В основу литературного произведения того времени, согласно Михайлову, положен либо известный «числовой расчет», либо некоторый «содержательный принцип»[22]. На присутствие числового расчета в книге эпиграмм Логау указывает ее заглавие «Три тысячи немецких стихотворных изречений Соломона из Голау», отсылающее к библейскому стиху о Соломоне, который, по‑видимому, следует считать смысловым ключом к книге: «И изрек он три тысячи притчей…» (3 Цар. 4, 32). Таким образом, числовой расчет книги Логау состоит в том, что количество его эпиграмм символически приравнено к количеству притч Соломона, хотя в действительности их и больше. Очевидной целью заглавия книги Логау является указание на Книгу Притчей как на ее идейный прототип. Из этого становится ясным содержательный принцип его труда – изречь три тысячи притч о мире и человеке, причем основой этих притч является высшая Мудрость, понимаемая в религиозно-духовном аспекте.
В Книге Притчей можно проследить три основных действия Премудрости: духовное просвещение, нравственное наставление и обличение порока. Трем главным проявлениям Мудрости в Книге Притчей соответствуют три основных направления в поэзии Логау: религиозное (духовные эпиграммы), назидательно-моралистическое (морально-этические сентенции и нравственно-дидактические стихотворения) и критическое (обличительные и сатирические эпиграммы). Таким образом, в основе книги эпиграмм Логау лежит идея Мудрости проповедующей, наставляющей и обличающей.
Мудрость, раскрывающаяся в притчах, дает Логау возможность репрезентировать мир в его духовно-ценностной иерархии. Ее первый (небесный) уровень – это Бог, Его вечное бытие, Мудрость и Истина. Об этом уровне свидетельствуют духовные эпиграммы. Второй (земной) уровень – это человек в аспекте временной земной жизни, с ее разнообразием и многоликостью, где постоянно происходит выбор между добродетелью и грехом. Данной теме посвящено подавляющее большинство эпиграмм Логау; при этом добродетель постоянно проповедуется поэтом, а порок неизменно осмеивается. И, наконец, третий, инфернальный уровень иерархии мира, – дьявол и преисподняя. На них указывают эпиграммы, темой которых является как собственно сатана, так и напоминание о посмертном возмездии.
Все три тенденции одинаково важны с точки зрения концепции книги, поскольку отражают ее исходный замысел. Наиболее значимыми являются у Логау духовные эпиграммы, так как именно они заключают в себе ту истину, на которую поэт опирается в своих моралистических и обличительных эпиграммах и которую он противопоставляет мирским порокам, осмеиваемым в эпиграммах сатирического типа. Встречающиеся во многих местах книги, эти изречения свидетельствуют о высшей духовной реальности, которая является противовесом реальности земной. Это говорит об изначальной катехетической интенции поэта и о духовной основе его творчества, несмотря на внешнюю секулярность последнего.
Духовное начало в книге Логау противопоставлено мирскому, и это находит отражение в ее внутренней композиции. То, что духовные, моралистические, обличительные и сатирические стихотворения не разведены в ней по отдельным самостоятельным разделам, но, за немногими исключениями, перемешаны друг с другом, по-видимому, преследует одну цель – постоянно ставить перед пороком зеркало морали, перемежая сатирические уколы и обличительные инвективы напоминаниями о Боге, Истине и Добродетели, чтобы самим контрастом между тем, что проповедуется, и тем, что обличается, производился нравственный суд над последним. Таким образом, наставление в книге Логау неотделимо от обличения, и смысл того и другого раскрывается в плане духовного знания.
Помимо дидактической цели, внутренняя композиция книги является одновременно отображением многоликости земного бытия, где добродетель соседствует с пороком и где высокое и низменное существуют бок о бок. Многообразию жизненных явлений репрезентируемого мира соответствует и многоликость маски «Соломон из Голау». Поэт поочередно представляется читателю то духовным наставником, то философом и моралистом, то гневным обличителем, то язвительным или галантным насмешником, то почтительным панегиристом. Но в любой роли новый «Соломон» остается мудрецом, познавшим высшую Мудрость и поэтому обладающим даром проникать в самую суть жизненных явлений при помощи глубоко мыслящего острого ума, – мудрецом, изрекшим три тысячи притч о мире и человеческой жизни.
Поскольку книга эпиграмм Логау репрезентирует картину целого мира, то и стихотворения, ее составляющие, не являются отдельными, независимыми друг от друга произведениями, но представляют собой фрагменты одной огромной мозаики, в которой не только высокохудожественные образцы, но и, на первый взгляд, малозначительные примеры находят свое законное место. Все стихотворения Логау, независимо от наличия в них притчево-дидактического начала, в своей целокупности воспроизводя картину мира, выступают в значении притч. В каком бы роде ни писал поэт, – будь то нравственная сентенция или образец фольклорного жанра, панегирик или язвительная эпиграмма, моральная сентенция или классическая ода, – это почти всегда явное или скрытое наставительное суждение о мире, человеке и его деяниях, преследующее те же цели, что и библейская притча.
Числовой расчет и содержательный принцип книги эпиграмм Логау говорят о ней как о «своде», репрезентирующем мир и его реалии в их временном и вечном аспектах. Данный «свод» имеет отчетливую духовно-дидактическую задачу: утвердить в истине, наставить в добродетели и вынести приговор миру, пребывающему во зле.
В заключении подытожены основные результаты исследования и сформулированы общие выводы из проделанной работы.
Книга Фридриха фон Логау «Три тысячи немецких стихотворных изречений Соломона из Голау» – итоговое произведение творческого и жизненного пути выдающегося немецкого поэта эпохи барокко, избравшего, в качестве формы воплощения своих литературных замыслов, дидактико-сатирический жанр эпиграммы. Сообщение эпиграммам характера притч – кратких духовно-моралистических свидетельств о человеческой жизни – способствует созданию не имеющей аналогов в мировой литературе монументальной книги «речений мудрости» или «притч о мире и человеке». Книга Фридриха фон Логау является не только первым в немецкой литературе столь значительным собранием эпиграмм, принадлежащим перу одного автора, но и первой в мировой литературе книгой эпиграмм, задуманной и созданной как цельное, подчиненное единому замыслу произведение.
Эпиграмма в том виде, в котором она предстает в творчестве Логау, превращается в уникальный инструмент интеллектуального и духовного анализа действительности. Серьезное отношение поэта к малому стихотворному жанру является условием придания последнему максимально глубокого содержания. Вследствие этого эпиграмма в творчестве Логау возвышается из традиционно отводимого ей последнего места в ряду поэтических жанров до уровня произведения большой литературы.
Первое приложение к диссертации – «„Длинные эпиграммы“ Логау» – включает оригиналы и переводы длинных сатир, элегий, эпистол, а также автобиографических, духовных и других стихотворений Логау неэпиграмматического характера, упоминаемых в тексте работы.
Второе приложение – «Тема светской власти и социальная критика в эпиграммах Логау» – представляет собой дополнительный экскурс: анализ комплекса социально-этических взглядов Логау, как одного из аспектов авторского миропонимания.
Социальная позиция Логау характеризует его, по мнению критики, как «раннего просветителя» [23]. С другой стороны, поэт считает себя продолжателем идейных установок старонемецкого образа жизни, приверженцем исконных моральных ценностей, опирающихся на религиозно-этические идеалы Реформации. Его консерватизм обращен в прошлое, не без идеализации последнего, выражающейся в пропаганде традиционных установок по схеме «прежде – теперь». С данной позицией Логау соединена в его творчестве тема критики двора и придворной жизни, представляющая собой частный случай проблемы отношения поэта к миру.
Основным принципом социального поведения христианина и первой морально-этической заповедью придворного для Логау является идея общественного служения. Установка на служение ближним является закономерным выводом из евангельского учения, а следовательно, обязательна для христианина, что сам поэт подтверждает как словами, так и всей своей жизнью. На основе своего религиозного миропонимания Логау определяет нравственную формулу сословных отношений. Он далек от идеи нивелирования социальных положений на почве пресловутого «христианского равенства»; суть данной проблемы для него лежит в духовной сфере: в прямом соответствии с учением Лютера, верным духу евангельских и апостольских писаний, поэт видит смысл любой сословной иерархии в личной ответственности каждого из ее членов перед Богом.
Третье приложение – «Фридрих фон Логау и его эпоха» – представляет собой подробную биографию поэта на фоне исторических событий его времени, а также хронологию дальнейшей судьбы его поэтического наследия, включающую библиографию изданий Логау в Германии в XVIII – ХХ вв. Помимо этого, приложение содержит краткий очерк истории поэтического перевода эпиграмм Логау в России, представленного трудами мастеров этого жанра, таких, как О. Румер, Б. Тимофеев, Л. Гинзбург, и менее известных переводчиков, начиная от момента первой публикации его эпиграмм в 1940 г. и вплоть до конца ХХ в. В нем также приводится анализ того, по какой причине отечественному читателю, ознакомившемуся с образцами поэзии Логау по переводам, опубликованным в минувшем столетии, практически невозможно понять, почему этот автор вот уже на протяжении трех веков регулярно переиздается и столь высоко оценен у себя на родине. Российская переводческая традиция недавнего времени начисто отмела духовную подоплеку поэзии Логау, которая, подобно фундаменту, поддерживает собой его сатиру. Остротá и серьезность, универсализм и непреходящая актуальность логауских эпиграмм суть следствия именно глубины его миропонимания, духовного в своей основе, что до сих пор игнорируется отечественной школой поэтического перевода.
Основные аспекты работы отражены в следующих научных статьях:
1. Новожилов М.А. Замысел книги Фридриха фон Логау «Три тысячи немецких стихотворных изречений Соломона из Голау» // Вестник Литературного института им. А.М. Горького. 2002. № 2. С. 77‑85 (0,6 п.л.).
2. Новожилов М.А. Тема светской власти и социальная критика в эпиграммах Фридриха фон Логау // Вестник Литературного института им. А.М. Горького. 2003. № 1/2. С. 188‑198 (0,7 п.л.).
3. Новожилов М.А. Сатирическая традиция в литературе (Эпиграммы Фридриха фон Логау) // Литература в школе. 2003. № 7. С. 19‑22 (0,6 п.л.).
4. Новожилов М.А. Приамель: пример интерпретации средневековой немецкой поэтической традиции в эпиграммах Фридриха фон Логау // Известия РАН. Серия литературы и языка. Т. 63. 2004. № 3. С. 47‑55 (1 п.л.).
5. Новожилов М.А. Фридрих фон Логау и его литературная судьба // Известия РАН. Серия литературы и языка. Т. 66. 2007. № 2. С. 39‑53 (1,8 п.л.).
6. Michail A. Novožilov. Logau in Russland. Eine Skizze zur zeitgeschichtlichen und zur gegenwärtigen Rezeption der Sinngedichte // Salomo in Schlesien. Beiträge zum 400. Geburtstag Friedrich von Logaus (1605‑2005). Hrsg. von Thomas Althaus und Sabine Seelbach. Amsterdam, New York: Rodopi B.V., 2006. (Chloe. Beihefte zum Daphnis. Bd. 39). S. 429‑464 (2,2 п.л.).
7. Новожилов М.А. Теория эпиграммы в немецкой поэтике XVII – XVIII вв. // Европейская поэтика от античности до эпохи Просвещения. Сб. статей. М.: «ИНИОН РАН» (в печати) (0,6 п.л.).
8. Новожилов М.А. Остроумие в немецкой барочной эпиграмме // Европейская поэтика от античности до эпохи Просвещения. Сб. статей. М.: «ИНИОН РАН» (в печати) (0,6 п.л.).
[1] Müller G. Deutsche Dichtung von der Renaissance bis zum Ausgang des Barock. Wildpark, potsdam 1927, S. 225.
[2] Salomons von Golaw Deutscher Sinn‑Getichte Drey Tausend. […] Breßlaw/ Jn Verlegung Caspar Kloßmanns/ Gedruckt in der Baumannischen Druckerey durch Gottfried Gründern [1654].
[3] Пуришев Б.И. Очерки немецкой литературы XV–XVII веков. М., 1955, c. 261.
[4] Пумпянский Л.В., Алексеев М.П. Ранний классицизм. М. Опиц и поэты его школы // История немецкой литературы: В 5 т. Т. 1. М., 1962, c. 374.
[5] Гугнин А.А. (Сост.). Фридрих фон Логау // Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М.: Изд-во МГУ, 1980, c. 488‑490, 604‑605 (комментарии).
[6] Виппер Ю.Б. О «семнадцатом веке» как особой эпохе в истории западноевропейских литератур // XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969, c. 46.
[7] Морозов А.А. Проблемы европейского барокко // Вопросы литературы. 1968. № 12. С. 122‑123.
[8] Морозов А.А. «Маньеризм» и «барокко» как термины литературоведения // Русская литература. 1966. № 3, c. 39.
[9] Заездная Т.А. Сонеты Андреаса Грифиуса (Дисс.). Л., 1971, л. 54. Курсив наш. – М.Н.
[10] Чистякова Н.А. Греческая эпиграмма VIII–III вв. до н.э. Л., 1983, с 196.
[11] Dietze W. Abriß einer Geschichte des deutschen Epigramms // Dietze W. Erbe und Gegenwart: Aufsätze zur vergleichenden Literaturwissenschaft. Berlin und Weimar 1972, S. 277‑278.
[12] Fritzmann A. Friedrich von Logau: The Satirist. New‑York, Bern, Frankfurt a.M., 1983. p. 39.
[13] Scaliger J.C. Julii Caesaris Scaligeri... poetices libri septem. [Genève] 1594, p. 431.
[14] Weisz J. Das deutsche Epigramm des 17. Jahrhunderts. Stuttgart 1979, S. 39.
[15] Zell K.-A. Untersuchungen zum problem der geistlichen Barocklyrik mit besondere Berücksichtigung der Dichtung Johann Heermanns (1585‑1647). Heidelberg 1971, S. 27.
[16] См.: Kugel J. The Idea of biblical poetry: parallelism and its history. New Hawen and London, 1981, p. 12‑13.
[17] Мартин Опиц. Книга о немецкой поэзии // Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М., 1980, c. 459.
[18] Пумпянский Л.В., Алексеев М.П., цит. соч., с. 375.
[19] [Seelbach K.-U.] Salomo in Schlesien // Daphnis. Bd. 32 (2003), S. 750.
[20] Козлова Н.П. Ранний европейский классицизм (XVI–ХVII вв.) // Литературные манифесты западноевропейских классицистов. М., 1980, c. 11.
[21] Hempel p. Die Kunst Friedrichs von Logau. Berlin 1917, S. 118.
[22] Михайлов А.В. Поэтика барокко – завершение риторической эпохи // Михайлов А.В. Языки культуры. М., 1997, c. 121‑122.
[23] Schubert W. Nachwort // Friedrich von Logau. Die tapfere Wahrheit. Sinngedichte. Leipzig 1978, S. 148.