Кофман Андрей Федорович.
Академическая биография
Родился 17.08.1954 в Москве.
1971 - 1976 - учеба на романо-германском отделении филологического ф-та МГУ.
1976 - 1979 - аспирантура при Кафедре зарубежной литературы филологического ф-та МГУ.
1982 - кандидат филологических наук. Диссертация: «Художественное своеобразие песенных лирических жанров мексиканского фольклора».
1980 - 1986 - член профессионального комитета литераторов при изд. «Советский писатель». С 1984 - председатель секции критики, литературоведения и искусствознания.
С 1986 по настоящее время - сотрудник Института мировой литературы им. А.М.Горького РАН.
С 1986 - младший научный сотрудник, с 1988 - научный сотрудник, с 1992 - старший научный сотрудник, с 1998 - ведущий научный сотрудник.
1999 – доктор филологических наук. Диссертация: «Латиноамериканский художественный образ мира».
С 2008 – заведующий Отделом литератур Европы и Америки Новейшего времени.
С 2016 - заместитель директора по научной работе.
Участие в научных обществах и редколлегиях.
Член бюро Комиссии по комплексному изучению Культуры народов Пиренейского полуострова и Латинской Америки.
Член ассоциации российских латиноамериканистов.
Член редколлегии журнала «Латинская Америка».
Награды
Премия журнала «Иностранная литература» за 1991 г. за материал об Октавио Пасе.
Премия журнала «Латинская Америка» за цикл статей «Рыцари Нового Света» (2004).
Лауреат российской национальной премии «Заветная мечта» в области детской литературы (2006) за роман «Тьерра Аделанте!» (М., 2003).
Контакты:
Тел.: 499-976-44-93.
E-Mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.
БИБЛИОГРАФИЯ
КНИГИ
Латиноамериканский художественный образ мира. М., “Наследие”, 1997. 318 стр., 20 а.л.
Америка несбывшихся чудес. М., “Профобразование”, 2001. 348 стр. 18,5 а.л.
Тьерра аделанте! Роман. М., «София», 2003. 781 стр. 50 а.л
Рыцари Нового Света. М., «Пан-пресс», 2006. (Переиздание 2007) 196 стр. 13 а.л.
Кортес и его капитаны. М. «Пан-пресс», 2007. 332 стр. 22 а.л.
Конкистадоры. Три хроники завоевания Америки. СПб., «Симпозиум», 2009. 607 стр. 49 а.л.
Испанский конкистадор. От текста к реконструкции типа личности. (монография) М., «ИМЛИ», 2012. 303 стр. 19 а.л.
Подробнее
Латиноамериканский художественный образ мира. М., “Наследие”, 1997.
Книга представляет один из вариантов подхода к изучению художественного кода. На основе сопоставительно-текстологического анализа выявляются постоянные образы, мифомотивы, темы и сюжетные элементы латиноамериканской литературы. Их культурологическая интерпретация позволяет определить некоторые существенные особенности латиноамериканского художественного мышления, важные для понимания типологии латиноамериканской культуры.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
Глава первая. УНИВЕРСУМ
I. ПРОСТРАНСТВО
А. Общие положения
В. Основные характеристики латиноамериканского пространства.
1. Инаковость
2. Сверхнормативность
3. Хаотичность
4. Первозданность
5. Девственность
6. Таинственность
7. Амбивалентность
8. Фрагментарность
9. Темпоральность
С. Координаты пространства
1. Граница
2. Сакральный центр
3. Река. Дорога
4. Верх - низ
5. Наружное - внутреннее
6. Прямота - кривизна
Д. Модели пространства
1. Модель разомкнутого пространства
2. Модель замкнутого пространства
3. Межпространственность
Е. Отношение человека с пространством
1. Воздействие пространства на человека
2. Освоение пространства человеком
II. ВРЕМЯ
А. Общие характеристики
В. Модели времени
1. Историческое время
2. Мифологическое время
3. Время остановленное
4. Время интегрирующее
5. Время обратимое
С. Прошлое
1. Притяжение прошлого
2. Воплощения прошлого
Глава вторая. ПРИРОДА
Общие характеристики
I. Водная стихия
1. Вода
2. Дождь
3. Река
4. Море
II. Земная субстанция
1. Земля
2. Пещера
3. Гора
4. Камень
III. Растительный мир
1. Дерево
2. Корень
3. Сельва
4. Маис
IV. Небесная стихия
1. Ночь
2. Луна
3. Небо
4. Солнце
5. Зной
6. Ветер
Глава третья. ЧЕЛОВЕК
I. ПОЗНАНИЕ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОГО МИРА
1. Общие положения
2. Способы познания латиноамериканского мира:
а) Путешествие
б) Обоняние
в) Сон
г) Еда
3. Приобщение к латиноамериканскому миру
II. ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ
1. Общие положения
2. Чужак
3. Адам
4. Человек-зверь
5. Дикарь, варвар
6. Этнотип
7. Ипостаси героини
III. БЫТИЕ
1. Дом
2. Эрос
3. Музыка, песня, танец
4. Жертвоприношение
5. Виоленсия
6. Смерть
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ
Заключение
Проведенное исследование показывает, что прямое либо косвенное обращение писателя к индейской мифологии или креольскому фольклору - не есть то главное, что определяет общий мифологический модус латиноамериканской литературы. Он создается за счет обширной и разветвленной сети взаимоустойчивых и взаимодополняющих художественных констант, мифологем, устойчивых образов и постоянных мотивов, которые в совокупности и составляют латиноамериканский художественный образ мира. По ходу исследования мы вынуждены были теоретически отчленять их друг от друга и соединять в тематические блоки, хотя, надо прямо признать, эта классификация носит сугубо условный, инструментарный характер и не имеет ничего общего с цельным, подвижным, живым организмом литературы. Впрочем, невольные повторы и непрестанные внутренние отсылки к другим главам и разделам сами по себе демонстрируют взаимосвязанность элементов художественного кода, как бы перетекающих друг в друга. Отдельные мотивы могут существовать и автономно, но и в этом случае они опираются на обширную затекстовую цепочку образных ассоциаций. Так, например, достаточно писателю или поэту упомянуть образ корня - как к нему подключается вся система пространственных и культурологических представлений; достаточно изобразить любовную сцену на лоне природы, как тут же происходит воссоединение и "замыкание" образов земли, зверя, низа с мотивами интуитивного познания своего мира, инициации, восхождения к первоначалу времен и т.д. Нет сомнения, что часто художник знает или хотя бы интуитивно чувствует возникающие цепочки образных ассоциаций и использует их, акцентируя тот или иной мотив.
Элементы художественного кода отражают важнейшие особенности истории континента и типологии латиноамериканской культуры. В отличие от "внешних", непосредственных форм воссоздания мифа и "примитивного" сознания, которые во многом определялись европейской культурой и менялись в зависимости от эпохи и от направления в литературе, мифологическая инфраструктура не была подвержена радикальным преобразованиям. Она менялась не качественно, а количественно: расширялась сеть составляющих ее элементов, усложнились принципы их взаимодействия, постоянные мотивы и образы приобретали дополнительные смысловые нюансы, появлялись новые варианты трактовок - то есть в целом шло ее неуклонное обогащение. Не будем забывать, что эта сумма элементов формировалась в литературе относительно незрелой, перед которой стояла задача выработки своего художественного языка. Будучи опорой и частью художественного языка, уже возникшие и утвердившиеся устойчивые образы и мотивы довольно прочно входили в художественное сознание. Их кристаллизации и распространению в немалой степени способствовали писатели "второго ряда", которые подхватывали, клишировали и мифологизировали образы, найденные новаторами. Эти константы впоследствии воспринимались как часть литературной традиции, что очень хорошо видно на примере гаучистской или негристской поэзии.
Обобщая проведенное исследование, попытаемся вкратце выделить основные своеобразные черты мифологической инфраструктуры латиноамериканской литературы.
Латиноамериканская мифосистема синтетична - то есть сформирована из самых различных источников и напластований. Первичный и самый значимый ее слой составляют те мифологемы, образы и оппозиции, которые обозначились еще в памятниках конкисты: "чудо", "сверхнормативность", "хаотичность", "девственность", "рай - ад", "добрый дикарь - варвар" и другие. В последующие века литературного развития эти элементы не только не ослабли, но, наоборот, укрепились и еще глубже вошли в латиноамериканское художественное сознание. Такая сохраняемость вплоть до современности этих, казалось бы, анахроничных элементов, отразивших первичное восприятие европейцами Нового Света, объяснима тем, что эти элементы восполняют те опорные мифологические константы, какие давало европейским литературам их античное и эпическое наследие. Таким образом, для латиноамериканских писателей литературные памятники конкисты играют роль "своего" эпоса, где они постоянно находят мифологические модели, пригодные для воплощения, осмысления или травестирования.
Другой обширный слой составляют элементы, восходящие к мифологическим универсалиям - такие, как мифообразы воды, реки, дерева, земли, неба, солнца, луны и другие. Их можно возвести к индейским мифологиям, но с тем же успехом - отыскать их корни в любой другой мифологической системе. По нашему убеждению, у этих элементов нет никакого конкретного культурного источника: они распространены повсеместно и в мифологии, и в литературе, и в фольклоре и являются архетипами человеческого сознания и культуры. Специфика использования этих мифообразов в латиноамериканской литературе состоит в том, что художник всячески стремится выявить их архетипическое начало, придать им глубокую символическую значимость, представить их именно в качестве мифологических, а не чисто литературных образов. Это стремление отвечает общей тенденции латиноамериканской литературы, тяготеющей к архетипичности. Миф и архетип не подвержен изменениям и воплощают устойчивость, а литература, не имеющая собственной глубокой традиции, пытается найти для самовыстраивания элементы устойчивости, - и обнаруживает их, так сказать, в повышении своего мифологического "тонуса".
Многие элементы художественного кода латиноамериканской литературы восходят к образам и мотивам европейской литературы, которые в ином культурном контексте подверглись различного рода перетолкованиям или частичным смысловым изменениям (путешествие, сон, еда, ветер, тишина, дом, песня и др.). Ряд устойчивых художественных элементов коренится в индейской мифологии (маис, камень, жертвоприношение) и в креольском фольклоре (мачо, петух). Наконец, некоторые мифообразы и мифомотивы родились в лоне латиноамериканской культуры, иногда - как самостоятельные "ответвления" других элементов или в результате их полной переработки (виоленсия, негр, барабан, запах, сельва, зной, пот и др.).
В мифологической инфраструктуре латиноамериканской литературы можно выделить три смысловых ядра, куда стягиваются все цепочки мотивов. Главное из них - художественный образ латиноамериканского пространства. Как было показано, почти все образы тяготеют к слиянию с пространством и меряются пространственной меркою; в том числе и все проявления бытия латиноамериканского героя по сути дела воплощают его отношения с пространством: его жилище, фольклор, социальное поведение. В этой, если так можно выразиться, одержимости пространством мы усматриваем сублимацию "родовой травмы" латиноамериканской культуры (первичную отделенность пришлого человека от земли его обитания) и стремление писателя достигнуть полного слияния со средой, тем самым уловив свою культурную сущность. Другое смысловое ядро составляют мотивы, связанные с темой прошлого, а именно, первоначала времен, когда зарождались латиноамериканский мир и его обитатели. Туда, в мифическую эпоху первоначала, ведут героя природные реалии и пространственные локусы, туда он переносится озарениями любви, сна, музыки и насилия. Обращенность латиноамериканского писателя к первым дням творения отражает его стремление обрести устойчивую точку отсчета в прошлом для выстраивания художественного образа своего мира и опять-таки для своей культурной самоидентификации. Третье смысловое ядро складывается вокруг образа "естественного" "природного" человека - подлинного героя латиноамериканской литературы. Европейские примитивистские мифы нашли свою землю обетованную в латиноамериканской культуре - и не только потому, что в Америке жили невыдуманные "дикари", но и в силу очевидного антиевропейского содержания примитивистских идеологем и мифологем. Эта полемичность по отношению к европейской цивилизации как нельзя более соответствовала внутренней направленности и способу развития латиноамериканской культуры (см. Введение). "Естественный" "природный" человек, живущий в первозданном девственном пространстве в эпоху сотворения мира, - вот "идеальная" конструкция, которая во многом определяет содержание и функционирование художественного кода латиноамериканской литературы.
Эта мифическая конструкция явно или в подтексте противополагается европейскому образу мира, как его воспринимают латиноамериканские художники: цивилизованный человек, живущий в современности и в замкнутом неприродном пространстве. По нашим наблюдениям, внутренний полемизм вообще не свойственен традиционным мифосистемам, возникшим на основе древнего фольклорно-мифологического субстрата. Их элементы и категории определяются "из самих себя", а не из отношений с инаковыми категориями. Традиционные мифосистемы европейских и азиатских литератур большей частью строятся из чистых архетипов и внеоценочных образов. Совершенно иная ситуация наблюдается в латиноамериканской литературе. Многие ее мифообразы и мифомотивы (в том числе почти все пространственные характеристики) содержат полемический подтекст, а некоторые представляют собой нарочитые инверсии европейских констант. Полемизм такого рода, с одной стороны, выявляет некоторую несамостоятельность, несамородность элементов мифосистемы, а с другой стороны, в нем состоит важнейшая характерологическая черта латиноамериканской литературы.
Еще одна существенная особенность проявляется в амбивалентности многих латиноамериканских мифообразов, которая обусловлена, в первую очередь, амбивалентностью художественного образа латиноамериканского пространства. Такая двойственность в отношении к своему миру, сочетающая восхищение и ужас, неодолимое влечение и чувство фатального самоуничтожения, отражает первичную отделенность пришельца от чужеродной среды, а также противоречивое восприятие Америки европейцами.
Как представляется, мифологическая инфраструктура латиноамериканской литературы, несмотря на ее многосоставность и позднее формирование, отличается от традиционных мифосистем западноевропейских литератур большей жесткостью и системностью. Это проявляется в том, что отдельные мифомотивы в определенных трактовках прослеживается у большого ряда писателей почти без изменений, и использование одного мотива часто неизбежно подразумевает привлечение другого, с ним взаимосвязанного, а то и целой цепочки образов; при том художественный код обладает сильным внутренним давлением и может определять как наличие тех или иных мотивов, так и их трактовки. Примеры таких взаимозависимостей не раз были явлены в основной части работы. Отчасти именно эти свойства придают многим произведениям ту внутреннюю пульсацию архетипичности, какая во многом определяет мифологический модус латиноамериканской литературы. Возможно, эта особенность проистекает из внутреннего писательского ощущения несформированности художественного языка своей культуры. Выстраивание художественного языка и происходит путем выделения устойчивых элементов и утверждения их архетипического качества. Чувство неполноты художественного языка компенсируется избытком мифологизма.
В этом, как представляется, состоит главная специфическая черта функционирования мифологической инфраструктуры латиноамериканской литературы. Мифосистемы европейских литератур составляют базис художественного мышления; они - суть данность и заданность, как почва, на которой выросло древо той или иной культуры. Мифосистема латиноамериканской литературы - это не столько данность, сколько результат формирования своего художественного языка. Иначе говоря, - это процесс роста древа культуры, которое само создает почву для своего взрастания.
Америка несбывшихся чудес. М., “Профобразование”, 2001.
Эта занимательная научно-популярная книга представляет историю исследования Америки в новом и необычном ракурсе - как историю поисков несуществующих чудес, которые оставили следы и на карте континента: Амазонка, Патагония, Бразилия, Калифорния, Антильские острова… Читатель узнает, откуда возникли представления о мифических землях и об их диковинных обитателях, ознакомится с любопытными выдержками из старинных хроник и документов, проследит захватывающие и трагические перипетии первопроходческих экспедиций и сможет глубже понять удивительный духовный склад людей эпохи великих географических открытий. Написанная живым языком, книга рассчитана на самый широкий круг читателей, при том что многие из собранных фактов окажутся внове даже для профессиональных историков. Книга богато иллюстрирована старинными картами и гравюрами.
«Рыцари Нового Света». М., «Пан-пресс», 2006.
Первая книга на русском языке, посвященная эпохальному событию в истории человечества - завоеванию Америки. До сих пор изумляет, как смогли испанцы в столь краткие сроки и столь малыми силами исследовать огромные территории двух материков и покорить высокоразвитые народы. На каждой странице книги читателя ждут открытия. Он поймет особенности испанского национального характера, узнает о том, каковы были юридические и этические обоснования конкисты, как были организованы экспедиции, и чем объясняются удивительные победы испанцев над превосходящими силами противника. Книга переворачивает устоявшиеся представления об испанском завоевании Америки и о конкистадорах, которых раньше было принято малевать черными красками. В широком круге проблем поднимается главная – духовный облик испанского конкистадора, человека, рожденного на перекрестье эпох, пространств и культур. Эта занимательная и познавательная книга написана живым языком, богато иллюстрирована и предназначена для самого широкого круга читателей.
Кортес и его капитаны. М., Пан-Пресс, 2007.
В истории испанского завоевания Америки не найти эпизода более авантюрного, увлекательного, драматичного, чем история открытия и покорения Мексики, поэтому никогда не иссякнет интерес к главному герою этого сюжета - Эрнану Кортесу. Особенность этой книги, созданной в биографическом жанре, состоит в том, что наряду с Кортесом в ней представлены биографические портреты пяти его соратников – это Берналь Диас дель Кастильо, автор замечательной хроники «Подлинная история завоевания Новой Испании», капитаны Кристобаль де Олид, Педро де Альварадо, Франсиско де Монтехо, и Диего де Ордас. Последние четверо организовали собственные исследовательские и завоевательные экспедиции и прочно вписали свои имена в историю конкисты. Удивительные судьбы шести героев этой книги причудливо переплетаются, а фоном этих биографий становится захватывающая история испанского завоевания Центральной и Северной Америки. Автор старался отрешиться от пристрастных трактовок, создать объективный и многомерный образ испанского конкистадора, показать своеобразие духовного облика движителей и ярчайших представителей эпохи великих географических открытий. Книга написана живым языком, богато иллюстрирована старинными гравюрами и рисунками из индейских рукописей и предназначена для самого широкого круга читателей, включая старшеклассников.
Конкистадоры. Три хроники завоевания Нового Света. СПб., «Симпозиум», 2009.
Не много найдется крупных исторических событий, которые на протяжении веков подвергались бы столь разноречивым тенденциозным оценкам, как испанское завоевание Америки. Вот уже 500 лет личности и деяния конкистадоров и конкиста в целом оцениваются с полярно противоположных точек зрения: от безудержного восхваления до яростного осуждения.
Авторы, писавшие о конкисте, обычно смотрели на конкистадоров как бы со стороны, интерпретируя главным образом их деяния и исторические факты и лишь в очень немногой степени их высказывания. Особенность замысла предлагаемой книги состоит в том, что читателю дается возможность взглянуть на конкистадора «изнутри», читая тексты испанских завоевателей Нового Света.
В этой книге представлены три текста конкистадоров: второе послание-реляция Эрнана Кортеса королю (перев. Е.Лысенко), хроника Педро Писарро (племянника Франсиско Писарро) о завоевании Перу (перев. А.Кофмана) и реляция солдата Франсиско Васкеса о печально знаменитом мятеже Лопе де Агирре (перев. А.Кофмана). Почему именно эти тексты были выбраны для публикации? Тому есть несколько причин. Одна из них состоит в том, чтобы возбудить читательский интерес, представив самые увлекательные и насыщенные необыкновенными событиями исторические тексты, которые при всей своей фактологической достоверности читаются как авантюрные повести.
Далее, историческая фактура произведений Эрнана Кортеса и Педро Писарро поистине грандиозна: падение двух самых мощных индейских государств, два ключевых момента испанского завоевания Америки. И не менее грандиозен, правда, только по замыслам, но не по свершениям, описанный в реляции Франсиско Васкеса мятежный порыв Лопе де Агирре, решившего отогнуть от Испании ее американские колонии. Последняя хроника примечательна еще в одном отношении: читая ее, просто диву даешься, до какой же степени маленькая революция, свершенная в сердце неведомого материка, развивалась по тем же законам, что и грядущие великие революции – английская, французская, русская.
Каждый текст обрамлен предисловием (где рассказывается предыстория событий) и послесловием составителя (откуда читатель узнает, что же случилось впоследствии). В конце книги приведены комментарии составителя: они призваны дать читателю более полную и объективную картину воссозданных исторических событий, которые имеют далеко не только исторический интерес: в хитросплетениях необыкновенных сюжетов, каким позавидовал бы рыцарский роман, читателю будет интересно проницать неизменность и добрых, и порочных свойств человеческой натуры.
Вдобавок, публикуемые тексты, по замыслу составителя, в совокупности образуют некий внутренний сюжет, придающий единство всей книге.
Сами формы организации конкисты подспудно внушали конкистадору ощущение того, что он – полновластный хозяин завоеванных земель. Исследуя пространство, видоизменяя его, организуя по меркам своего мышления, конкистадор изменялся сам, начинал иначе воспринимать мир. В этом процессе духовного преображения формировалась особого типа личность - неповторимая личность испанского конкистадора. Читатель получит возможность увидеть эволюцию самосознания испанского конкистадора, который под воздействием реальности Нового Света духовно преображается и начинает чувствовать себя уже не вполне испанцем, а скорее американцем. Изменения в самосознании испанского конкистадора, в конечном счете, подводили его к открытому неповиновению королевской власти.
Испанский конкистадор. От текста к реконструкции типа личности.
М., ИМЛИ РАН, 2012.
Эта монография – попытка выявить и непредвзято оценить личность конкистадора, рассмотрев ее в духовном контексте эпохи великих географических открытий. Особенность исследования состоит в том, что автор идет к пониманию типа личности конкистадоров, основываясь на анализе их хроник и реляций. Сопоставительный анализ этих текстов позволил выявить ряд формул и устойчивых мотивов, которые в совокупности дают представление о моделях восприятия Нового Света, существующих поверх индивидуальных различий. Помимо того, что сам модус восприятия является важнейшей характеристикой личности, восприятие интерпретируется как процесс созидательный и преображающий. В Новом Свете опыт восприятия реальности становится опытом преображения личности - этот момент духовной трансформации и является главным объектом внимания в монографии, ибо в нем сосредоточено то, что отличает испанского конкистадора от его соотечественников и современников, живущих в Европе.
Исследование такой тематики и методологии не имеет аналогов ни в российской, ни в зарубежной науке. Монография состоит из Введения, четырех глав, заключения и библиографии. Во Введении, помимо постановки проблемы, описаны история конкисты и особенности ее организации. В первой главе выявляются своеобразные черты испанского этнотипа и охарактеризовано духовное наследие конкистадора. В последующих главах анализируются многообразные отношения конкистадора с пространством Нового Света, специфика восприятия американской действительности и самовосприятия.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВСТУПЛЕНИЕ. Постановка проблемы……………………………………………………………………… 2
ВВЕДЕНИЕ …………………………………………………………………………………………………………………………… 15
Духовное наследие конкистадора ………………………………………………………………… 15
История и организация конкисты ………………………………………………………………… 44
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Конкистадор и американское пространство …… 70
Вступление ………………………………………………………………………………………………………………………… 70
Зов пространства ………………………………………………………………………………………………………… 75
Познание пространства …………………………………………………………………………………………… 82
Свойства пространства в восприятии конкистадора …………………… 90
Особенности структурирования пространства …………………………………… 96
Овладение пространством ………………………………………………………………………………… 107
ГЛАВА ВТОРАЯ. Грани восприятия Нового Света …………………………… 134
Сопоставления с Испанией ……………………………………………………………………………… 134
Аура исключительности ……………………………………………………………………………………… 139
Чудеса и богатства Нового Света …………………………………………………………… 146
Земли добрые и худые ………………………………………………………………………………………… 156
Индейцы в восприятии конкистадора ……………………………………………………… 165
Негативные характеристики индейца ……………………………………………………… 171
Позитивные характеристики индейца ……………………………………………………… 183
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Самовосприятие конкистадора ………………………………… 196
Конкистадор в потоке истории …………………………………………………………………… 197
Система ценностей ………………………………………………………………………………………………… 214
Конкистадор в системе отношений с индейцами …………………………… 240
«Эротическая конкиста» …………………………………………………………………………………… 274
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Испанский конкистадор и латиноамери-
канская литература ……………………………………………………………………………………………… 289
БИБЛИОГРАФИЯ ……………………………………………………………………………………………………………… 304
ОГЛАВЛЕНИЕ …………………………………………………………………………………………………………………… 310
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Испанский конкистадор как тип личности
Рожденный на перекрестье эпох, пространств и культур, испанский конкистадор представлял собой глубоко своеобразный тип личности. Прежде всего, в ней воплотились черты переломной эпохи от средних веков к Новому времени, которую, собственно, и возвестило открытие Америки, положившее начало тому процессу, что пять веков спустя будет назван «глобализацией». Дети пограничной эпохи, конкистадоры стали ее созидателями, а также ее зеркалом, ибо разлом времен европейской истории, быть может, ярче всего проявился именно в сознании конкистадоров – людей, столь же двойственных и противоречивых, как их деяния и поступки. Как было показано, они сохраняли некоторые черты мышления и культуры средневекового человека и одновременно стали представителями ренессансного типа личности; и может, не столь уж далек от истины был Р.Бланко-Фомбона, когда утверждал, что основным продуктом испанского Возрождения были не художники и литераторы, а воители, и восклицал: «Сколько кальдеронов и лопе де вега с мечом!» .
Как тип личности испанский конкистадор – продукт не только пограничного времени, но еще в большей степени пространственного пограничья. Стоит выделить и развить ту мысль, что прозвучала в финале первой главы. Первое поколение креолов и метисов, детей испанцев, рожденных на землях материковой Америки, возмужало к середине XVI в., то есть к тому времени, когда конкиста в основном состоялась. Вершители конкисты в подавляющем большинстве прибыли в Новый Свет из Испании, а это значит, что испанский конкистадор – это личность, так сказать, с «расколотым» сознанием и жизненным опытом. Биография конкистадоров распадается на два сущностно отличных друг от друга периода: испанский и американский. Поскольку в Новый Свет подавались преимущественно юнцы, испанский период жизни оказывался более коротким (разумеется, если «новичок» выдерживал «испытание землей» и не погибал в первые годы пребывания в Америке), однако нельзя недооценивать этот этап. Ведь речь идет о детстве, отрочестве и ранней юности, когда формируется сознание и в нем складывается картина мира, национального в том числе. Как известно, навыки и представления, сформированные в детстве и в отрочестве, бывают неискоренимы и дают о себе знать на протяжении всей человеческой жизни.
Американский период жизни конкистадора не просто радикально отличается от испанского – он, можно сказать, отрицает предшествующий опыт, подрывает прежнюю картину мира в ее первоосновах, каких можно выделить три: это представления об окружающем пространстве и взаимодействие с ним; представления человека о самом себе и о своих возможностях; межчеловеческие отношения.
Особенности взаимодействия конкистадора с пространством Нового Света были подробно рассмотрены в первой главе, и нет нужды повторяться; но не лишним будет подвести итог сказанному. Главное, что повлияло на формирование типа личности испанских конкистадоров и что отличает их от европейских современников, – это беспрецедентный опыт исследования и покорения грандиозного пространства двух материков и взаимодействия с индейскими культурами. Пространство Нового Света оказывало на первопроходца, может, не менее сильное воздействие, чем то, какое конкистадор оказывал на пространство; покоряя пространство, видоизменяя и организуя его по меркам своего мышления, конкистадор изменялся сам, вырабатывал в себе новые модели мышления и поведения, переформировывал свои представления о мире. Новый Свет разомкнул средневековые границы ойкумены, а вместе с ними разомкнул границы человеческого сознания. Подобно тому, как художники итальянского Возрождения, разработав законы перспективы, открыли глубокое пространство в живописи, испанские первопроходцы и конкистадоры открыли безмерность реального земного пространства и, главное, возможность его освоения.
В ходе присвоения и освоения пространства Нового Света с его грандиозной протяженностью и немыслимыми препятствиями коренным образом изменялись представления первопроходца о себе и о человеческих возможностях. Америка предопределила иной, чем в Европе, масштаб деяний. Испанские конкистадоры, утратившие ощущение невозможного, личным примером утверждали ценность и эффективность индивидуального деяния, усилия, целеполагания – идею, противостоящую средневековому христианскому фатализму и открывавшую широкий простор для личной инициативы. Получилось так, что ту сумму антропоцентрических концепций и представлений, которая питала дух Ренессанса, конкистадоры воплотили в личном деянии; и потому они стихийно выработали новую концепцию истории, по сути своей антропоцентрическую. Можно с полным на то основанием утверждать, что испанские конкистадоры наряду с великими деятелями искусства и науки сыграли огромную и пока еще недооцененную роль в смене эпох в истории человечества. Они стали, скажем так, «физическими» движителями Нового времени.
Наконец, и третья базовая составляющая картины мира – восприятие «другого» и межчеловеческие отношения – также претерпела кардинальные изменения. Нет нужды пояснять, что в первой трети XVI в. европейские, как правило, очень поверхностные и чаще всего спорадические контакты с представителями иных народов, культур и даже цивилизаций (например, арабской) радикально отличались от неизбежного, постоянного, глубокого и всестороннего контакта испанских конкистадоров и колонистов с индейцами, которых предстояло не просто подчинить, но также христианизировать и ввести в орбиту западноевропейской цивилизации. Это уже совершенно иной опыт, совсем иная система отношений. А с учетом культурных, цивилизационных барьеров и чрезвычайного многообразия индейского мира налаживание такого рода контактов потребовало от испанца коренной перестройки системы оценок, этики, модуса восприятия «другого» и поведенческих установок, что было продемонстрировано во второй и третьей главах книги. Речь, притом, идет не только об отношениях испанцев с индейцами, но также и о системе взаимоотношений между самими испанцами, которая в иной реальности и в иной ситуации не может остаться той же, какая сложилась в Европе.
Итак, в Америке образ мира меняется радикально, во всех его составляющих. Но прежняя, «испанская» картина мира вовсе не исчезает из сознания конкистадора и в полной мере сохраняет свою актуальность. В конечном счете, деятельность конкистадора в Новом Свете и направлена на то, чтобы восстановить здесь «правильную» картину мира, – но эта задача невыполнима, коль скоро речь идет о совершенно другой географической, исторической, социальной реальности. Конкистадор внутренне и сам понимает это, но полностью отринуть прежнюю картину мира и отказаться от этой задачи не может, и потому вынужден приспосабливаться и идти на компромиссы.
Сосуществование в сознании испанского конкистадора двух столь различных картин мира и предопределило то главное, что характеризует его как тип личности, а именно – неизбывную двойственность восприятия, мышления, поведения, множественные проявления которой анализировались на протяжении этой книги.
Мифогенный американский образ мира навязывает ему мифологическую систему оценок земель Нового Света и ее обитателей и, как следствие, – модус восприятия в духе исключительности, пиратскую стратегию конкисты, деструктивные модели поведения; тогда как испанская картина мира предполагает реалистическую систему оценок и трезвый модус восприятия, колонизаторскую созидательную стратегию и стремление к регламентации. Самое поразительное проявление этой двойственности состоит в том, что испанские конкистадоры, безжалостно уничтожавшие индейские культуры, парадоксальным образом начали разрушать и европоцентристкую культурологию. Они первыми дали высочайшую оценку произведений индейского искусства, подчас ставя их на оценочной шкале выше европейских аналогов, и тем самым пошатнули европейские классификации. Наряду с хронистами и миссионерами они явились провозвестниками концепции множественности самоценных культур, которая утвердится лишь в ХХ столетии. Вынужденные для лучшего управления принимать и сохранять некоторые формы индейской культуры, туземных обычаев и социальной организации, испанские завоеватели Нового Света дали пример той культурной открытости и терпимости, какие не были свойственны средневековой Европе. Ярче и полнее всего эта культурная открытость проявилась в сфере отношений с индеанками: конкистадоры стали зачинателями процесса расового смешения, который привел к формированию метисных этносов и во многом определил своеобразный облик будущих латиноамериканских культур.
Сказанное никоим образом не отменяет ни чудовищных масштабов разрушения индейского мира, ни религиозного фанатизма, зверской жестокости, разнузданного грабежа, насилия во всех его формах, попрания моральных норм даже того времени. Но в морали, мышлении и в поведении конкистадоров самые низменные страсти и проявления удивительным образом сочетались с возвышенными духовными устремлениями; примитивная жажда наживы – с первопроходческой страстью, стремлением совершить открытие и с рыцарской жаждой подвига; оголтелый прагматизм – с готовностью к самопожертвованию ради служения христианству и нации; религиозный фанатизм – с поразительной терпимостью и восприимчивостью к индейской культуре; кичливость цивилизатора – со способностью моментально и без зазрения совести перенимать некоторые «варварские» обычаи туземцев, например, такие, как дарение женщин и полигамия.
В сознании конкистадора испанская и американская картины мира вовсе не противостоят друг другу, а сосуществуют - свободно и бесконфликтно, не порождая внутренней борьбы, мучительной рефлексии, болезненной раздвоенности. И потому самое удивительное и характерное свойство испанского конкистадора как типа личности состоит в том, что он без особого душевного усилия и без внутреннего надрыва умел соединять противоположности, утверждать противоречащие друг другу вещи и, соответственно, применять полярные критерии в своих действиях и поступках. В сознании конкистадоров ничто и ничего не отменяет; одно свободно сосуществует с другим. Отсюда – необыкновенная подвижность, переменчивость этики и морали. Созидатель и разрушитель, рыцарь и стяжатель, духовный подвижник и капиталист, прагматик и легковерный фантазер, ретивый служака и ярый индивидуалист, цивилизатор и варвар, испанец и креол – все в одном лице.
Испанский конкистадор и латиноамериканская литература
Как говорилось, конкистадоры были весьма озабочены тем, чтобы сохранить о себе память в потомстве. Безусловно, они оставили по себе нетленную память как в политической истории, так и в истории географических открытий. А если говорить о памяти в сфере культуры? Думается, что и в этой области они оставили очень глубокий след. Речь идет вовсе не об отдельных произведениях – таких, как хроника Берналя или «Араукания» Эрсильи, ставших значительными памятниками испаноязычной литературы; влияние конкистадоров на формирование латиноамериканской культуры видится гораздо более широким, выходящим за рамки текстов.
В первом томе «Истории литератур Латинской Америки» (М., 1985) автор общей концепции труда В.Земсков убедительно показал, что формирование латиноамериканской литературы и культуры в целом началось в самых ранних памятниках словесности, созданных в Новом Свете или о Новом Свете. Именно в литературе раннеколониальной эпохи обозначились те устойчивые мотивы, образы и оппозиции, которые вошли «в плоть и кровь» латиноамериканской литературы и во многом определили своеобразие ее традиции. Проведенное исследование текстов конкистадоров лишний раз подтверждает правоту этой концепции и позволяет уточнить ее. Действительно, изучая даже малоизвестные тексты, автор обнаруживал в них моменты поразительного сходства с некоторыми установками, образами, мотивами латиноамериканской художественной литературы, особенно второй половины ХХ в., когда она достигла зрелости. Затронутая проблема могла бы составить тему для отдельного исследования; здесь же, чтобы не быть голословным и прояснить свою мысль читателю, автор считает необходимым очень кратко и пунктирно отметить эти схождения.
Прежде всего, в текстах конкистадоров и хронистов ярко обозначилась та система сопоставлений и противопоставлений американской действительности с европейской, которая составила фундаментальную оппозицию в художественном мышлении латиноамериканцев - Старый Свет / Новый Свет . Но важно отметить и другое: сам метод постоянного соотнесения двух реальностей, рожденный потребностью описать и оценить новый мир, предопределил существенную особенность латиноамериканского художественного мышления - способность (и даже потребность) писателя, самоостраняясь, видеть себя и свой мир как бы в двойном ракурсе: своим взглядом и чужим, глазами европейца, постоянно отмечая свою отличительность. Именно в постоянном диалоге с европейской культурой латиноамериканская обретала свой голос. То есть, получается, латиноамериканский писатель держит в художественном сознании одновременно две модели мира, постоянно сталкивая и сравнивая их . Невозможно отделаться от впечатления, что эта диалогичность как специфический способ латиноамериканского художественного мышления каким-то образом воспроизводит специфическую совмещенность в сознании конкистадора двух картин мира – испанской и американской.
Исследование своего пространства и самопознание в латиноамериканской художественной литературе реализуется преимущественно в системе оппозиций. Внутренний полемизм латиноамериканской культуры по отношению к европейской генетически восходит к формулам, закрепленным в текстах конкистадоров: «не хуже, чем в Испании», «лучше, чем в Испании», «В Испании нет ничего равного» (см. вторую главу). Понятно, что не формулы предопределили этот полемизм, а сам стиль мышления, содержавший в себе семена креольского самосознания.
Сказанное относится и к формуле «самый… в мире», которая изобилует как в текстах конкистадоров, так и в латиноамериканской художественной литературе – достаточно привести несколько примеров: «…Над горами такими высокими и тучами такими тяжелыми, каких не встретишь больше нигде в мире» (Х.М.Аргедас ); «…Нет на свете места печальней Лувины» (Х.Рульфо ); «…Самая древняя на земле земля…», «…Самая вкусная вода в мире…» (М.А.Астуриас ); «…Амазонка, самая вечная из всех рек вселенной…»; «…В этой сельве, самой бескрайней на свете…» (М.Отеро Сильва ) и т.п. Распространенность этой гиперболической конструкции следует объяснять не столько текстовыми заимствованиями, сколько глубинной общностью восприятия американского мира. Аура исключительности, свойственная текстам конкистадоров, в художественной литературе воплотилась в том специфическом способе художественного отражения действительности, для обозначения которого автор в своей монографии «Латиноамериканский художественный образ мира» (М., 1997) ввел термин «поэтика сверхнормативности». Из множественных ее проявлений (в описаниях, сюжетах, образах героев и моделях их поведения) особое внимание обращает на себя явный или скрытый мотив изумления. Родную природную среду, которую укорененный в ней человек воспринимает как вполне ординарную, латиноамериканский писатель часто воспринимает как необыкновенную, исключительную, вызывающую изумление и восторг. Мотив изумления, ясно обозначенный в документах конкисты, в литературе XX в. предстает уже как специфический художественный ракурс. Внутренняя пульсация исключительности в художественной картине латиноамериканского мира, в частности, проявилась и в том, что художественное сознание латиноамериканского писателя во всем стремится увидеть чудо, да и свою действительность воспринимает сквозь призму чудесного. Собственно, это свойство и породило латиноамериканский «магический реализм» и созданную А.Карпентьером концепцию «чудесной реальности».
Действительно, мир чудесного, каким он предстает в латиноамериканской литературе, существенно отличается от европейского «чуда». Главное отличие состоит, прежде всего, в соотношении чудесного и реального. Если в западноевропейском художественном сознании чудесное чаще всего предстает как выход за пределы реальности, как взлом повседневности, то в латиноамериканской литературе оно укоренено в реальной действительности и столь неразрывно связано с обыденностью, что невероятное воспринимается естественным, а естественное – невероятным.
И эта особенность тоже восходит к эпохе конкисты, когда «чудесное» прочно вошло в «генетический код» грядущей культуры. Как говорилось, конкистадоры воспринимали Новый Свет землей обретенного чуда, на каждом шагу ждали встречи с чудом, видели чудеса да и сами совершали чудеса, перешагивая за грань невозможного. Чудесное воспринималось имманентным свойством американской реальности, а тема чудесного стала едва ли не ведущей в документах конкисты.
Очевиден еще один момент сходства текстов конкистадоров с испаноамериканской литературой: ее наиболее распространенный, излюбленный сюжет – это сюжет путешествия, который в том или ином виде присутствует в большинстве прозаических произведений. И это закономерно, ведь латиноамериканская цивилизация, собственно, и началась с путешествия – с экспедиции Колумба; в непрестанной череде исследовательских и завоевательных экспедиций открывалось пространство материков, а их колонизация была растянутым в столетиях странствием. Конкисту в целом можно назвать уникальным в своем роде грандиозным путешествием, в ходе которого закладывался фундамент будущей культуры. Поэтому мотив путешествия приобрел в латиноамериканской литературе культурогенный смысл.
Но дело не только в необычайной значимости сюжета путешествия, а также в его весьма своеобразной интерпретации. Как говорилось, конкиста неотделима от географического открытия, а сама категория «открытие» является одной из базовых ценностей сознания конкистадора. Эта ценность, равно как и «сюжет» открытия живо присутствуют и в художественном сознании многих латиноамериканских писателей и в самосознании их героев – хотя и в иной интерпретации. В латиноамериканской литературе главная цель путешествия - не столько познать себя или общество (как в европейской литературе), сколько открыть «свой», отличный от европейского американский мир и собственную причастность к нему. А для этого необходимо обрести для сравнения некую точку отчета – европейскую норму. Пространственные перемещения героев подразумевают переход из одной культуры в другую – таков же был, в сущности, опыт транскультурного перемещения конкистадоров. Самый очевидный и распространенный в латиноамериканской литературе тип «транскультурного путешествия» - через океан из Америки в Европу, а затем обратно. Европейская норма усвоена, задана необходимая точка отсчета - и теперь герою предстоит обратное путешествие: вхождение в свой мир из инокультурного универсума. Путешествие «вовне» (в Европу, в город) обычно предстает лишь как один из этапов движения вглубь континента. Необъявленная, но подразумеваемая цель этого движения - найти некую точку в латиноамериканском пространстве, где человек сможет слиться со средой, со своей культурой и познать свою сущность. Перемещение внутри латиноамериканского пространства (из города - в село, из поместья - в глубину пампы, сельвы и т.п.), как правило, немногим отличается от трансокеанского плавания или перелета, поскольку и в этих случаях оно сопровождается переходом героя из одной культуры (как правило, чужой) - в другую (обычно, свою). В данном случае культура городская или элитарная мыслится неподлинной - аналогом европейской.
Всякая экспедиция конкистадоров была сопряжена с исследованием, и в продвижении по неведомым землям воображаемое пространство обретало реальность. Действительность историческая удивительным образом преобразуется в реальность художественную. Именно в путешествии латиноамериканский мир обретает реальность в сознании героя. Тема познания героем своего мира настолько актуальна в латиноамериканской литературе, что указывает на важнейшую типологическую особенность последней. Действительно, эта тема не имеет такой значимости и такой обостренной трактовки в древнейших западноевропейских литературах, где герой и среда представляют нерасторжимый культурный комплекс. Несомненно, в этой теме сублимировалась та изначальная историческая ситуация, когда «сторонний» человек открывал и исследовал чужой для него мир. Вслед за этим происходило освоение реальности словом, ибо литература осваивала действительность шаг за шагом, включая в поле своего зрения все новые и новые ландшафты и этнические типы. Литература, познающая свой мир, сознательно либо неосознанно культивирует исследовательский пафос и выдвигает соответствующего героя-первопроходца и соответствующий сюжет (путешествие).
Многое из того, что говорилось в первой главе книги о «сюжете» странствия, пространстве пути и особенностях пути конкистадора, обнаруживается – в художественно преображенном виде – и в системе устойчивых мотивов латиноамериканской литературы. Подобно конкистадору, герой латиноамериканской литературы часто слышит неодолимый «зов» пространства:
«И из дали этих дорог его зовет чей-то голос:
- Седлай коня и следуй за мной.
Голос льяносов, голос открытых горизонтов…». (Р.Гальегос) .
Как и конкистадора, его манят «тайны земли». В этой связи следует подчеркнуть, какую огромную значимость мифологема тайны приобрела в латиноамериканской художественной картине мира. Таинственность выступает как имманентная характеристика латиноамериканского универсума и составляющих его элементов, и везде художник способен уловить пульсацию тайны. Своими корнями эта мифологема, несомненно, уходит в эпоху конкисты, а самоощущение героя латиноамериканской литературы очень сходно с тем, как конкистадор воспринимал предлежащие неведомые земли: «Ему все мерещилось, что за теми пределами, до которых он доходил, где-то прячется тревожная тайна» (Алегрия) ; «…Люди чувствовали давящее присутствие неизмеримости и тайны» (А.Услар-Пьетри) ; «Первозданность земли не нарушалась ни селениями, ни другими следами пребывания человека. Все было огромным, но в то же время близким и каким-то таинственным» (Х.Л.Борхес) .
Мотив «тайн земли», столь значимый в текстах конкистадоров, в латиноамериканском художественном сознании меняет смысл и становится теснейшим образом сопряжен с категорией «сущность». Неразгаданная тайна синонимична непостижимой сущности латиноамериканца, которая обретается в ускользании, утверждается в поиске. И в этом смысле мифологема тайны становится выражением «духовного зазора», внутренней трагической дисгармонии между писателем и окружающим миром. Этот типовой сюжет метафорически выражает специфическую духовную ситуацию латиноамериканца, который пытается полностью интегрироваться в свою среду и постичь свою сущность, но часто оказывается не способен преодолеть в себе комплекс «пришельца», «чужака». Ведь ощущение тайны ни в коей мере не свойственно герою, интегрированному в латиноамериканский мир (гаучо, индейцу и т.п.). В этом травматическом опыте опять-таки сублимируется опыт конкистадора – изначального «чужака» в американском мире.
Путь конкистадора в американском пространстве тяжек, полон препятствиями, испытаниями и дается с тяжелейшим трудом. Таким же нередко оказывается путь латиноамериканского литературного персонажа – только его hartos trabajos (превеликие труды) могут представать не только как физические, но и как духовные испытания. Наконец, напомним, что говорилось о воздействии американского пространства на конкистадора, о том, как оно формировало его характер, как оно изменяло его сознание. То же самое, в сущности, происходит и с героями испаноамериканской литературы, которые духовно преображаются открывая и познавая свой мир, соприкасаясь с тайной.
Именно в эпоху испанского завоевания Америки сформировался и глубоко характерный для латиноамериканской литературы в целом художественный образ американского пространства. В первой главе упомянутой монографии «Латиноамериканский художественный образ мира», автор на основе текстологического анализа выделил следующие базовые характеристики образа пространства: инаковость, сверхнормативность, хаотичность, первозданность, девственность, таинственность, амбивалентность, фрагментарность и темпоральность. И все эти характеристики в полной мере присущи тому образу пространства, какой возникает в текстах конкистадоров - ведь именно таким воспринимали американское пространство первопроходцы и конкистадоры Нового Света.
Это и впрямь был мир инаковый, полный девиаций, а то и прямых отрицаний европейской нормы. Это был мир иных измерений – как в смысле его необычности, подчас повергавшей первопроходца в шок, так и в чисто пространственном отношении: таких непомерных расстояний европейцы даже представить себе не могли. Пространство Нового Света первопроходцам действительно казалось беспредельным – ведь чаще всего они понятия не имели, каковы размеры материков, где кончается саванна или горная цепь, куда впадает та или иная река и какова ее протяженность. Непознанное пространство не структурировано, а значит, хаотично: задача конкистадоров состояла в том, чтобы превратить этот хаос в космос, то есть структурировать его в своем сознании, а затем рукотворно. Америка, не знавшая европейцев и христианства, первопроходцам представлялась девственной и первозданной – им предстояло исследовать и освоить эти земли. Амбивалентность восприятия конкистадорами земель Нового Света, обусловленная многообразным опытом побед и поражений, обретений и потерь, запечатлелась в текстах в оппозициях: земли добрые / худые, райские / дьявольские, заселенные / незаселенные, добрый дикарь / злой дикарь. Наконец, фрагментарность образа американского пространства в текстах конкистадоров выражена как упомянутыми оппозициями, так и разнообразием ландшафтных и климатических зон: сельва, болота, горы, равнины, пустыни – каждая воспринимается как отдельный сегмент пространства. Также и в латиноамериканской литературе сохраняется устойчивая традиция представлять пространство в виде соположения независимых замкнутых сегментов, которые образованы не территориально-административными границами, а ландшафтом: сельва - это совсем иной мир, чем пампа, равнина - чем горы, горы - чем море и т.п. Вместе с тем фрагментарность образа пространства отнюдь не мешает конкистадору воспринимать его целокупно, что нашло выражение в предельно обобщенном анимистическом понятии «земля», обозначающим американский мир во всем разнообразии его проявлений (см. первую главу). Именно в этом качестве в латиноамериканской литературе утвердился мифообраз земли, ставший центральным звеном ее художественного кода. Несомненно, многие латиноамериканские писатели своим девизом могли бы избрать символические строки Г.Мистраль: «Мы нежную землю взрыхляем / с любовью, с любовью большой / из таинств другого не знаем, / столь властного над душой» .
Что касается темпоральности, то в латиноамериканской литературе последних двух веков, это свойство проявляется в том числе и как стремление писателя воплотить мифическую точку начала времен, когда созидались первослова, первосущности, – не случайно А.Карпентьер сравнил латиноамериканского писателя с Адамом, дающим название вещам . Это стремление писатель передает герою; а проводниками в эпоху первоначала чаще всего становятся объекты природного мира . Разумеется, ничего подобного нет в текстах конкистадоров; однако эта художественная интерпретация поразительно соотносится с тем образом американского времени, какой создан в текстах конкистадоров: как говорилось, завоеватели Америки чувствовали себя зачинателями истории, пребывающими в начале времен, когда они нарекали словами вещи мира и совершали перводействия.
В художественном образе пространства, созданном в лоне латиноамериканской литературы частично сохранились и те специфические пространственные координаты, которые обозначились в текстах конкистадоров. Границами своей земли конкистадор мыслил побережья; границами своего мира латиноамериканский писатель мыслит океаны – главным образом Атлантический, отделяющий Америку от Европы. Сюжет путешествия и подразумевает пересечение героем этой границы, о чем говорилось выше. Столь же значимой и мифогенной в латиноамериканском художественном образе пространства оказывается координата tierra adentro (глубь земли), куда устремлен путь конкистадора. Движение героев латиноамериканской литературы как бы повторяет путь конкистадоров, будучи направлено извне – вовнутрь, то есть из Европы или из американского города – вглубь земли. Там, в глубине земли, конкистадор жаждет отыскать Эльдорадо, а литературный персонаж, по словам Ф.Аинсы, – «храм латиноамериканской идентичности» . Образ сакрального центра, столь важный для латиноамериканской литературы, несомненно, связан не только с общемифологическими представлениями, но и с практикой конкисты.
Опыт конкисты оказался воспроизведен также в типовых сюжетах латиноамериканской литературы. Речь в данном случае не идет об исторических романах о завоевании Америки – хотя пласт этой литературы чрезвычайно обширен. Один из наиболее распространенных сюжетов латиноамериканской литературы – единоборство человека с природным миром – жестоким, враждебным, смертельно опасным. Таким он и был для завоевателей Нового Света. Природа готова погубить пришлеца, чужака, и герою приходится напрягать все силы, чтобы отвоевать свое место на земле. Так в испаноамериканской культуре вновь и вновь повторяется основной сюжет конкисты: присвоение и освоение дикого девственного пространства.
В многочисленных разновидностях этого сюжета персонажи прямо или косвенно воспроизводят модель личности конкистадора. Это человек бесстрашный, фантастически упорный, жестокий, неразборчивый в средствах, готовый попрать моральные нормы для достижения цели, но при этом часто не лишенный духовности и возвышенных чувств. Например, этот модельный персонаж воплощен в образе заглавного героя романа К.Фуэнтеса «Смерть Артемио Круса», и не случайно автор сравнивает Круса с конкистадором. Но ярче всего духовное наследие конкистадоров проявляется в одной специфической особенности персонажей испаноамериканской литературы, которую можно условно назвать «одержимостью» - еще одно проявление поэтики сверхнормативности. Это какая-либо внутренняя страсть или внешняя цель, особенность или черта характера, которая поглощает человека целиком, проявляется крайне избыточно. Герои стремятся попрать европейскую норму, перешагнуть пределы дозволенного, здравого смысла - тем самым они как бы становятся под стать своему миру. Как говорилось, подобного рода одержимость, а также стремление попрать норму и превзойти все мыслимые пределы были в высшей степени свойственны конкистадорам.
Обращает на себя внимание и характерная для героев испаноамериканской литературы склонность к насилию, импульсивность, не оставляющая места для размышления, постоянная готовность к убийству, которое зачастую происходит по ничтожному поводу или вообще без повода, в качестве упреждающего удара. Общеизвестно, насколько значима тема насилия для всей латиноамериканской культуры: любой восприимчивый читатель ощутит не только чрезвычайно высокий «градус» насилия, но также его трудноопределимую, но очень своеобычную «ауру», когда насилие как бы разлито в атмосфере и часто совершается бессознательно и беспричинно. Между прочим, все это давно почувствовали сами латиноамериканские мыслители и художественные критики, и оттого испанское слово «виоленсия» (насилие) стало своего рода термином, призванным обозначить одну из специфических черт менталитета, общественной жизни и культуры латиноамериканца.
Так, чилийский писатель А. Дорфман заявляет, что в Латинской Америке «насилие сформировало особое космовидение, какое больше не встречается нигде». Он же очень точно определил некоторые существенные отличия темы насилия в европейской и латиноамериканской культурах. В первой - насилие существует как бы вне персонажа и представляется в качестве выбора одной из жизненных ориентаций; и обычно герои европейской литературы в конце концов приходят к отрицанию насилия. В латиноамериканской литературе, - пишет Дорфман, - «виоленсия избирает человека с момента рождения… Виоленсия – это среда, куда помещен герой; если он откажется прибегать к насилию, его ждут либо смерть, либо бесчестие, либо потеря контакта с окружающими. Виоленсия становится доказательством существования человека» .
Еще один яркий пример того, как история, преобразуясь, воплощается в искусстве. Истоки темы насилия в ее столь характерной трактовке опять-таки можно усмотреть в эпохе конкисты. Ведь конкиста сама по себе стала грандиозным насилием, в результате которого был сломан и преображен уклад коренных жителей двух материков. Американское «путешествие» столь же неотрывно связано с открытием, как и с виоленсией; можно сказать, что открытие «своего» мира происходило через насилие. Получается так, что насилие лежит в самом основании латиноамериканской цивилизации – такова ее «родовая травма».
Отмеченные схождения между текстами конкистадоров и латиноамериканской художественной литературой столь многочисленны и значимы, что не могут быть результатом случайных совпадений. Вместе с тем следует подчеркнуть, что за исключением хроники Берналя и писем Кортеса тексты конкистадоров не стали массовым чтением, и сохранились как достояние профессиональных историков. Поэтому ни о каком прямом влиянии большинства этих текстов на латиноамериканских писателей речи быть не может. А это значит, что существуют какие-то иные механизмы культурного наследования «поверх» текстов. По-видимому, уникальная историческая ситуация порождения латиноамериканской цивилизации, отраженная в текстах конкистадоров, всегда сохранялась в «генетической памяти» латиноамериканской культуры и постоянно воспроизводилась в том или ином виде. Наиболее отчетливо эта ситуация воплотилась – разумеется, в художественно преображенных формах - в пору зрелости латиноамериканской культуры, когда в поисках своих «корней» она обратилась к истокам, – а они, истоки латиноамериканской культуры, лежали, несомненно, в эпохе испанского завоевания Америки. И не случайно многие творцы «нового» латиноамериканского романа оказались заядлыми читателями хроник и документов конкисты.
Поэтому есть все основания утверждать, что конкистадор стоит у истоков латиноамериканской литературы; он, можно сказать, ее прародитель, в немалой степени определивший ее художественное своеобразие. Речь в данном случае идет прежде всего о типе личности, деяниях, первичном восприятии Нового Света, отношении к туземцам, морали и моделях поведения – все это, запечатленное в текстах, вошло в генетическую память о «родовой травме» латиноамериканской цивилизации, представая в различных художественных ракурсах. Удивительно, насколько глубоко изначальная ситуация зарождения латиноамериканской цивилизации, изначальный модус восприятия Нового Света вошли в культурное сознание, как они сохранялись столетиями в культурной памяти, как воспроизводились в художественных формах, в немалой степени определив своеобразие латиноамериканской культуры. Если предложенная гипотеза имеет отношение к истине, то правомерно будет предположить, что тип личности испанского конкистадора – пластичность, культурная вместимость, способность сочетать противоположности, совмещать несовместимое – дал импульс и формированию такого важнейшего качества латиноамериканской культуры, как ее открытость всем ветрам, способность созидать свой художественный язык путем заимствования, усвоения и перекодирования разнородных элементов.
ГЛАВЫ В КОЛЛЕКТИВНЫХ ТРУДАХ
Креольский фольклор. // История литератур Латинской Америки. От Войны за независимость до завершения национальной государственной консолидации (1810-1870-е годы). М., «Наука», 1989. C. 552-582.
Литература Пуэрто-Рико. // Там же. C. 267-275.
Литература Венесуэлы. // История литератур Латинской Америки. Конец XIX –начало XX века. (1880 - 1910-е годы). М., «Наследие», 1994. С. 306-340.
Литература Колумбии и Панамы. // Там же. С. 341-377.
Литература Перу. // Там же. С. 378-416.
Литература Эквадора. // Там же. С. 417-430.
Литература Боливии. // Там же. С. 431-461.
Литература Чили. // Там же. С. 462-492.
Литература Уругвая. // Там же. С. 534-578.
Литература Мексики. // История литератур Латинской Америки. ХХ век: 20 – 90-е годы. Часть первая. М., «ИМЛИ РАН», 2004. С. 107-195.
Литература стран Центральной Америки. // Там же. С. 196-266.
Литература Парагвая. // История литератур Латинской Америки. ХХ век: 20 – 90-е годы. Часть вторая. М., «ИМЛИ РАН», 2004. С. 135-173.
Хуан Рульфо. // История литератур Латинской Америки. Очерки творчества писателей ХХ века. М., «ИМЛИ РАН», 2005. С. 450-479.
Карлос Фуэнтес. // Там же. С. 480-541.
Октавио Пас. // Там же. С. 352-405.
Примитивизм. // Художественные ориентиры литературы ХХ века. М., «ИМЛИ РАН», 2001. 112-157.
Примитивистская составляющая авангардизма. // Авангард в культуре ХХ века. 1900-1930. Теория. История. Поэтика. М., ИМЛИ РАН, 2010. С. 157-228.
Гарлемский ренессанс // История литературы США. Т.6. Кн. 2. М., ИМЛИ РАН, 2013. С. 490-545.
СТАТЬИ В КОЛЛЕКТИВНЫХ ТРУДАХ
Художественное своеобразие латиноамериканского романа в оценке литературной критики. // Современные проблемы романа в советском и зарубежном литературоведении. М., 1984.
Философские аспекты лирики Несауалькойотля. // Исторические судьбы американских индейцев. М., “Наука”, 1985. С. 98-106.
Аргентинское танго и русский мещанский романс. // Литература в контексте культуры. М., “Наука”, 1986. С. 220-233.
Некоторые проблемы креольского фольклора. // Проблема национального самосознания и литература колониальной эпохи. М., ИМЛИ, 1987. С. 100-106.
Испанская копла в Латинской Америке. // Искусство стран Латинской Америки. М., “Наука”, 1986. С. 39-68.
Мексиканская романтическая песня: к вопросу о связях латиноамериканского фольклора с литературой. // Литература Латинской Америки: история и современные процессы. М. Институт Латинской Америки, 1986. С. 6-30
Проблема «магического реализма» в латиноамериканском романе. // Современный роман. Опыт исследования. М., «Наука», 1990. С. 183-200.
Судьбы испанского романса в Латинской Америке. // Iberica Americans. Культуры Старого и Нового Света в их взаимодействии. СПб. «Наука», 1991.
О специфике отношений креольского фольклора с литературой. // Профессиональное искусство и народная культура Латинской Америки. М., Российский институт искусствознания, 1993. С. 43-78.
Художественный образ латиноамериканского пространства. // Iberica americans. Механизмы культурообразования в Латинской Америке. М., “Наука”, 1994. С. 88-113.
Африканский элемент в культуре Латинской Америки. // Культуры Африки в мировом цивилизационном процессе. М., “Восточная литература”, 1996. С. 254-281.
Адамизм - константа латиноамериканского художественного сознания. // Iberica Americans. Тип творческой личности в латиноамериканской культуре. М., “Наследие”, 1997. С. 164-171.
Алехо Карпентьер: латиноамериканский писатель меж двух миров. - Там же. С. 120-131.
Жестокий романс. // Энциклопедия «Русская литература». М.,
«Аванта+», 1998. С. 112-117.
Мексиканский День мертвых и его культуростроительная роль. // Iberica Americans. Праздник в ибероамериканской культуре. М., “Наследие”, 2002. С. 229-246.
Судьбы жанра: костумбристский очерк в Испании и в Латинской Америке. // Iberica. К 400-летию романа Сервантеса «Дон Кихот». Спб, «Наука», 2005. С. 202-212.
Карнавал в Рио.// Карнавалы. Праздники. М., «Мир Энцикловедий», 2005. С. 29-37.
Карнавал смерти. // Там же. С. 52-55.
Энциклопедический словарь сюрреализма. М., 2007. Статьи:
О.Пас С. 365-367.
Л.Кардоса-и-Арагон С. 229-231.
А.Карпентьер С. 231-232.
«Контемпоранеос». С. 254-255.
М.А.Астуриас. С. 40-41.
Р.Синан. С. 447-448.
Культурология. Энциклопедия. М., «Роспэнн», 2007. Статьи:
Латиноамериканская культура. Т.1. С. 1104-1120.
Магический реализм. Т.1. 1210-1211.
Негризм. Т.2. 27-28.
Латиноамериканская цивилизационная общность в глобализирующемся мире. Т 1-2. М., 2007. Выступления в дискуссиях. Комментированная антология.
Особенности формирования художественного языка латиноамериканской литературы. // Литература в культурно-историческом и языковом контексте. М., «Советский писатель», 2008.
Ибероамерика в мировом цивилизационном процессе. Выступление на дискуссии. // Iberica Americans. Латиноамериканская культура в дискуссиях конца ХХ – начала XXI веков. М., ИМЛИ РАН, 2009.
Конкистадор и овладение пространством Нового Света. // Iberica Americans. Латиноамериканская культура в дискуссиях конца ХХ – начала XXI веков. М., ИМЛИ РАН, 2009. С. 277-299.
Проблема синтеза в латиноамериканской культуре. // Iberica Americans. Латиноамериканская культура в дискуссиях конца ХХ – начала XXI веков. М., ИМЛИ РАН, 2009. С. 392-403.
Авангардизм и работа со словом. // Лики времени. М., МГУ, С. 271-286. 2009.
Особенности формирования художественного языка испаноамериканской литературы. // Иберороманистика в современном мире. Научная парадигма и актуальные задачи. М., «Макс-пресс», 2010. С. 64-65.
Испанский конкистадор: личность на перекрестке эпох, пространств и культур. // Вопросы иберороманистики. Выпуск 11. М., «Макс-пресс», 2011. С. 16-28.
Роль стереотипа в становлении художественного языка испаноамериканской литературы. // Культурно-историческая парадигма и языковые процессы. М., 2011. С. 372-402.
Энциклопедия Возрождения. М., 2011. Т. 2. 18 статей:
Ланда Диего де; Монтехо Франсиско де; Нуньес де Бальбоа Васко; Нуньес Кабеса де Вака Альвар; Ордас Диего де; Орельяна Франсиско де; Охеда Алонсо де; Писарро братья; Понсе де Леон Хуан; Саагун Бернардино де; Сармьенто де Гамбоа; Сото Эрнандо де; Сьеса де Леон Педро де; Федерман Николаус; Фернандес де Овьедо-и Вальдес Гонсало; Хименес де Кесада Гонсало; Эрсилья-и-Суньига Алонсо де.
Большая Российская Энциклопедия. Статьи: Никарагуа литература; Пас Октавио; Роа Бастос Аугусто; Родо Хосе Энрике.
Образ России в испаноамериканской литературе. К/т «”На переломе”: образ России прошлой и современной в культуре, литературе Европы и Америки (конец XX — начало XXI вв.)». М., «Новый хронограф», 2011. С. 540-599.
Статьи для Энциклопедии Латинская Америка. М., Изд. «Экономика», 2013:
Эпоха конкисты. С. 60-63.
Латиноамериканская литература. С. 287-293.
Гватемалы литература. С. 522-524.
Гондураса литература. С. 539-540.
Коста-Рики литература. С. 603-604.
Мексики литература. С. 671-674.
Никарагуа литература. С. 692-694.
Панамы литература. С. 708-710.
Парагвая литература. С.723-724.
Сальвадора литература. С. 763-764.
Испанец на границе культурных миров // Проблемы культурного пограничья. Книга памяти В.Б.Земскова. М., ИМЛИ РАН, 2014. С. 323-348.
Истоки магического реализма в латиноамериканской литературе // Магический реализм. Традиции и современность. Омск, Омский Государственный Университет, 2014.
Открытия Валерия Земскова: миры Латинской Америки. // Валерий Земсков. О литературе и культуре Нового Света. М.-СПб. «Гнозис», 2014. С. 5-8.
Русская литература глазами испаноамериканских писателей ХХ века. // Русская литература в зеркалах мировой культуры: рецепция, переводы, интерпретации. М., ИМЛИ РАН, 2015.
ЖУРНАЛЬНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ
Испанская и мексиканская традиция в мексиканском лирическом фольклоре. / Латинская Америка, 1980, № 3. C. 114-127.
Хуан Рульфо и эволюция древнего сюжета. / Латинская Америка, 1981. № 7. C. 121-132.
Выступление на дискуссии «Опыт латиноамериканского романа и мировая литература». / Латинская Америка, 1982. № 6. С. 72-76.
Хосе Гвадалупе Посада и народная традиция. / Латинская Америка. 1983, № 10. C. 110-125.
Хосе Гвадалупе Посада и мексиканский карнавал смерти. / Декоративное искусство, 1983, № 2.
О специфике современного латиноамериканского романа. / Вопросы литературы, 1984, № 7.
Танго-песня: фольклор или литература? / Латинская Америка, 1986, №3. C. 111-122.
Новое слово в культурологи. / Латинская Америка, 1986. № 8. C. 119-122.
Эволюция романа в литературе социалистической Кубы. / Известия Академии Наук СССР. Серия литературы и языка. Том LXV, № 4. C. 341-346.
Магический эпос Карлоса Фуэнтеса. / Латинская Америка, 1988, № 11. C. 84-92.
Новый латиноамериканский исторический роман. / Латинская Америка, 1989, № 1. C. 88-92.
Утопия Октавио Паса. / Иностранная литература. 1991. №1. C. 236-240.
Альберто Санчес. / Литературная Армения, 1991, № 1.
Меж двух миров. / Латинская Америка, 1991, № 9. C. 101-108.
Африканцы и культура Испанской Америки / Латинская Америка, 1992, №9. C. 111-119.
Латиноамериканский тип мифосознания. / “Латинская Америка”, 1993, № 5. C. 83-87.
Оппозиция «верх – низ» в латиноамериканском художественном сознании. / Латинская Америка, 1994, № 9. C. 74-81.
Константа адамизма в латиноамериканском художественном сознании. / Латинская Америка, 1996, № 4. C. 94-99.
Особенности формирования художественного мира латиноамериканской литературы. / Латинская Америка, 1999, № 4. C. 102-107.
Ибероамерика в мировом цивилизационном процессе. / Латинская Америка, 1999, № 5-6. C. 134-136.
Рай в Новом Свете. Истина и жизнь. 2000. № 11. С. 31-36.
Переживание аналогии. О творчестве Октавио Паса. / «Вопросы литературы», январь – февраль 2003. C. 242-272.
Тайны подлинные и мнимые. / Латинская Америка, 2002, № 4. С. 105-108.
Итоги и перспективы. / Латинская Америка, 2002, № 6. С. 108-112.
Чудо конкисты. / Латинская Америка, 2004. № 2. С. 73-88.
«Розовая» и «черная» легенды. / Латинская Америка, 2004. № 3. С. 64-78.
Духовный облик конкистадора: испанское измерение. / Латинская Америка, 2004. № 4. С. 48-61.
Духовный облик конкистадора: культурное наследие и американское пространство. / Латинская Америка, 2004. № 5. С. 70-85.
Теория и законы конкисты: первые шаги. / Латинская Америка, 2004. № 6. С. 56-70.
Теория и законы конкисты: противостояние. Латинская Америка, 2004. № 8. С. 60-75.
Экспедиции конкистадоров. / Латинская Америка, 2004. № 9. С. 66-82.
Военный аспект конкисты. / Латинская Америка, 2004. № 10. С. 66-83.
Конкиста и метисация. / Латинская Америка, 2004. № 12. С. 75-91.
Конкистадор и овладение пространством Нового Света. / Латинская Америка. 2007, № 6. С. 57-65.
Ареола и Рульфо: несходство подобий. / Латинская Америка, 2007, № 10. С. 100-102.
Образ Советской России в испаноамериканской литературе. / Новые Российские гуманитарные исследования. 2007, № 2. С. 12-23.
Бальбоа – первооткрыватель Тихого океана. Педрариас Давила. / History Illustrated, 2007, № 3. C. 4-25.
Диего де Ордас – покоритель Ориноко. / History Illustrated, 2007, № 4. C. 24-37.
Мендоса в поисках Серебряного царства. / History Illustrated, 2008, № 3. С. 48-63.
Рыцарь Эльдорадо / History Illustrated, 2008, апрель, № 4. . C. 4-19.
Рассказ о том, как губернатор острова Сан-Хуан обрел вечную молодость. / History Illustrated, 2008, май, № 5. C. 50-65.
Как Калифорния получила свое имя. / History Illustrated, 2008, июнь, № 6. C. 92-108.
Почему река Орельяна стала рекой Амазонок. / History Illustrated, 2008, июль, № 7. C. 4-19.
Люди-монстры Старого и Нового Света. / History Illustrated, 2008, сентябрь, № 9. C. 34-41.
Реляция Франсиско Васкеса о мятеже Лопе де Агирре. / Латинская Америка, 2010, № 5. С. 87-99.
Реляция Франсиско Васкеса о мятеже Лопе де Агирре. Продолжение. / Латинская Америка, 2010, № 6. С. 75-89.
Реляция Франсиско Васкеса о мятеже Лопе де Агирре. Окончание. / Латинская Америка, 2010, № 7. 2010. С. 67-81.
Рецензия на книгу С.И.Пискуновой «Испанская и португальская литература XII – XIX вв.» / Вопросы литературы. № 3, 2010. С. 500-501.
Дореволюционная Россия в испаноамериканской литературе. / Латинская Америка № 2. 2011. С. 63-73.
Советский Союз в литературе Латинской Америки. / Латинская Америка, № 3. 2011. С. 61-75.
Перестройка и постсоветская эпоха: взгляд из Латинской Америки. / Латинская Америка, № 4. 2011. С. 48-59.
Испанский конкистадор в потоке истории // Исторический журнал: научные исследования. № 3, 2011. С. 64-72.
Немецкая заря Венесуэлы. / Вокруг Света. № 10. 2011. С. 156-168.
Художественное пространство и время в драмах Чехова «Чайка», «Три сестры», «Вишневый сад». // «Литература и искусство». 2013, № 5. C. 516-524.
Гонсало Писарро, первопроходец и мятежник. // Латинская Америка, 2014, № 6. С. 79-93.
Истоки магического реализма в латиноамериканской литературе. // Латинская Америка, 2015, № 1. С. 90-100. 1.а.л.
Литературные течения. К проекту «Словаря течений литературы ХХ века. Европа и Америка». // Studia Literarum. 2016. № 1-2. С. 26-46. 1,3 а.л.
Тема варварства в испаноамериканской литературе. // Литература двух Америк. 2016, № 1. С. 8-49. 2,4 а.л.
ПУБЛИКАЦИИ НА ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКАХ
Particularites tipologiques de la communauté interlittéraire latino-américain hispanophone. // Communautés interlitéraires spécifiques. Bratislava, 1992. P. 131-136.
Peculiaridades de la formación de la imago mundi en la conciencia artística latinoamericana. / La Colmena. México. Universidad de Toluca. Octubre-Diciémbre, № 28, 2000. P. 30-36.
El problema del realismo mágico en la literatura latinoamericana. / Cuadernos Americanos. México. Julio-Agosto, 2000, № 82, vol.4. P. 63-72.
Los estereotipos artísticos y la autoformación de la literatura latinoamericana. / Cuadernos americanos. México. Vol 6. № 90, Noviembre-Diciémbre de 2001. P. 119-125.
El conquistador español y el espacio latinoamericano. – / Cuadernos Americanos. México. Vol. 4. № 100. Julio-Agosto, 2003. P. 103-112.
El problema de la síntesis cultural en Latinoamérica. / Coatepec. México. Toluca. № 5. Julio-Diciémbre, 2003. P. 2-8.
El milagro en la conquista. // La Colmena. México. Toluca. Julio-agosto, 2006.
La conquista y la literatura latinoamericana. // La Colmena. México. Toluca. № 50. abril-junio 2006. P. 74-81.
La copla española en América Latina. La Colmena. México. Toluca. № 79. julio-septiembre 2013. P. 65-78.
Las fuentes del realismo mágico en la literatura latinoamericana. La Colmena. México. Toluca, 2015. № 85- enero-marzo. P. 9-17. 1 а.л.
ПРЕДИСЛОВИЯ К КНИГАМ
Фабиан Доблес. Рассказы Таты Мундо. М., 1986.
М.Варгас Льоса. Кто убил Паломино Молеро? М., 1989
Ф. Эррера Луке. Луна доктора Фауста. М., 1999.
Х.Кортасар. Экзамен. М., 1990
М.Пуиг. Предательство Риты Хейворт. М., 1992.
Народные сказки Аргентины. М., 1994
Карлос Фуэнтес. Замаскированные дни. М., 2001
Хуан Рульфо. Рассказы. Педро Парамо. М., 2001.
ГРАНТЫ И СТИПЕНДИИ
Трэвел-грант фонда Сороса на участие во втором Европейском конгрессе латиноамериканистов. 1998.
Трэвел-грант фонда Сороса на участие во Всемирном конгрессе латиноамериканистов. 1999.
Стипендия “Хенаро Эстрада” для мексиканистов Министерства Иностранных дел Мексики. Март – июль 2000.
Стипендия “Хенаро Эстрада” для мексиканистов Министерства Иностранных дел Мексики. Май - август 2003.
Трэвел-грант РГНФ на участи во всемирном конгрессе латиноамериканистов в Риме, 2005.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
2005. Бразилия. Курс «Художественный образ мира в русской литературе ХIХ в.» для аспирантов славистского отделения филологического факультета Университета Сан-Пауло. (10 лекций на испанском языке)
2009. Бразилия. Курс «Образы времени и пространства в русской литературе ХIХ в.» для аспирантов славистского отделения филологического факультета Университета Сан-Пауло. (10 лекций на испанском языке)
2012. Бразилия. Курс «Теория литературы и анализ художественного текста» для аспирантов славистского отделения филологического факультета Университета Сан-Пауло. (10 лекций на испанском языке).
2013. Мексика. Курс «Проблемы истории и теории латиноамериканской культуры» для аспирантов и преподавателей Университета Штата Мехико (г. Толука). (12 лекций на испанском языке).
